Соколиная охота

Часть II, глава 2

Глава вторая, в которой Гарри отыскивает кое-какие ответы.
А все-все-все готовятся к отправлению в Хогвартс.

Целых три недели Гарри старательно избегал Снейпа. Это оказалось совсем не сложно, учитывая тот факт, что Снейп исчез на следующий же день после приезда Гермионы. Сначала Гарри вообразил, что зельевар его тоже, в свою очередь, избегает, но нет: Дамблдор во время одного из своих непростительно редких визитов сообщил, что Снейп выполняет какую-то очередную сверхсекретную миссию в стане Волдеморта.
По мнению Гарри, бегство Снейпа было признанием его вины. Впрочем, преступники всегда возвращаются на место преступления, не так ли?
Кингсли и его ребята довольно вяло расследовали убийство Лилы: с какой стороны ни посмотри, оно было невыгодно всем! И в то же время все обитатели дома номер двенадцать имели на фон Имерьюс зуб, да ещё какой – «постоянно ноющий зуб с нарывом», по меткому выражению Рона.
Впрочем, как выяснилось в ходе следствия, Лила вовсе не была никакой «фон Имерьюс» — пару лет назад её отлучили от дома и лишили всех прав на наследство. В древних магических семьях это, в общем, было нормальной практикой; с другой стороны сложно представить нечто настолько непростительное, что заслуживало бы подобной кары.
— Как минимум она должна была надругаться над портретом основателя рода, разделить ложе с десятком маглов за ночь и навеки втоптать в грязь гордое имя фон Имерьюсов, — ворчал Кингсли.
На банковском счету Лилы имелось вполне достаточное количество сбережений. Поскучав какое-то время в гостинице в паре километров от отчего дома, девушка поняла, что скорого прощения не последует, «возвращения блудной дочери» под дружный плач домочадцев не предвидится, и решила отправиться к родне в Париж. Дальнейший её путь имел весьма запутанную траекторию и выглядел, если отметить его на карте, чуть ли не шестиконечной звездой Давида. В конце концов Лила оказалась неподалёку от Хогвартса, постучалась в ворота и потребовала «самого главного». Её отвели к Дамблдору, которому Лила и предложила свои услуги. По словам девушки, в ней умер великий преподаватель. Дамблдор никак не мог допустить, чтобы кто-то разгуливал с благоухающим трупом в душе, и предложил Лиле место учителя Защиты от Тёмных Искусств. Девушка с радостью согласилась. После этого она отправилась к Молли Уизли, ни словом не обмолвившись о своей должности, Лила выспросила у Молли, где же последняя обретается – если почти не бывает дома (Артур нажаловался)…
— Так одним солнечным утром Стратиговна Ллеоллина и оказалась в твоём особняке, Гарри, — закончил историю Кингсли Шеклболт.
— До сих пор не понимаю, как ей в голову пришло, что она может здесь поселиться, — тихонько пробормотал Рон. – Не наглость, нет?
— Ну не гнать же её было, — рассудительно заметила Гермиона.
— К тому же нам всем было не до того, — добавил Гарри.
— Она должна была стать преподавателем ЗОТИ, — сказал Рон, — жуть какая.
— Как говорится, что не делается, всё к лу… — начал было Гарри, слишком громко начал, но Гермиона предусмотрительно пихнула его в бок. Довольно ощутимо – так, что дыхание спёрло и слова застряли где-то в носоглотке. Поэтому высказывание Гарри закончить не удалось – оно и правильно. Вряд ли услышанное обрадовало бы чету фон Имерьюсов, приехавших на похороны дочки и тоже внимательно слушавших историю Кингсли.
— А они не разговорчивы, — заметил аврор после того, как родители Лилы и её младшая сестра распрощались. – Мне так и не удалось выяснить, в чём причина такого их отношения к дочери. Отлучить от дома…да, это чрезвычайно интригующий факт! Хотел бы я знать… Может быть, в этом и заключается смысл преступления: сначала добиться, чтобы девочка потеряла имя и состояние, а после – жизнь… Преступление, совершённое из мести? Но кто мог бы желать ей подобного? Любопытно, любопытно, — попрощавшись, Кингсли направился к двери, на все лады повторяя своё «любопытно».
— Я скажу вам кто это мог быть: любой нормальный человек, имевший несчастье общаться с этой Стратиговной более пяти минут, — заметил Рон.
Они уже обсуждали это – все вместе: Гарри, Рон, Гермиона, Фред, Джордж, Шак, Натан, миссис Уизли, Билл, Чарли, Флёр, Кингсли и Дамблдор. Последний тогда заявил, что это провокация: «Да, именно. Провокация, призванная внести разлад в наши стройные ряды. Тот, кто затеял всё это, надеялся, что мы начнём подозревать своих товарищей и следить друг за другом. Будем существовать в атмосфере лжи и недоверия. Однако я уверен, что никто из нас не пойдёт на поводу у врага. Более того, в эти трудные времена мы обязаны сохранить и преумножить свой внутренний Свет, быть честными и искренними и с другими, и с самими собой. Есть множество объяснений смерти несчастной девочки, которые исключают любую возможность предательства со стороны членов Ордена. Запомните: мы не должны сейчас устраивать охоту на ведьм! Просто потому, что нет никаких ведьм – только очень хорошая, качественная провокация со стороны нашего противника. Тот факт, что на первый взгляд и не скажешь, что это провокация, лишь подтверждает мои слова».
В ответ все тогда только закивали с умным видом. Что каждый из них думал на самом деле, Гарри не знал. И знать не хотел.
— Убийца – Снейп, — твёрдо сказал Гарри. – И я это докажу.
— Ты опять спешишь с выводами.
— Нет, Гермиона. Убийцей – будет – Снейп.
— «Будет»? – нахмурилась девушка.
— Ты опять нажрался пирогов моей матери и начал чревовещать? – поинтересовался Рон.
— Ну, вроде того. Кстати, о пирогах. Ты так и не сказал мне, почему «реки – самые ужасные создания на свете».
Гермиона адресовала Гарри непонимающий взгляд. Юноша пожал плечами.
— Песня такая есть, — объяснил Рон. – Про реку. Ты живёшь, она течет. Тебе семнадцать, тридцать, седьмой десяток. А она, блин, всё течёт – и не меняется! Страшно же.
— На самом деле, это не так, Рон, — авторитетно заметила Гермиона. – Если рассмотреть выражения «Всё течёт, всё изменяется» и «В одну и ту же реку нельзя дважды войти», можно отметить тот факт, что…
— Гермиона! Ты говоришь – умо-зри-тель-но. А я говорю – что вижу. Понимаешь, умозрительному веры нет. А тому, что ты сам понимаешь…
— Эмпирическим путём, — уточнила Гермиона.
— …Вот-вот к тому, до чего эмпирическим путём доходишь – к этому отношение особое. Как будто это – единственная правда!
— Истина в последней инстанции.
— Истина в последней инстанции, — покладисто согласился Рон.
— Но это же не так! Вода течёт, ты тоже меняешься…
— Ага. Течёт. Но с виду это – одна и та же река. А человек рождается, взрослеет, стареет и умирает. Он всегда разный. Река тоже вроде как разная, но она выглядит в любой момент одинаково. Я считаю, это несправедливо.
Гермиона удивлённо уставилась на Рона, сражённая подобным образчиков логики. Гарри тихонько выскользнул из комнаты – очень вовремя. Потратив с полдюжины минут на споры, друзья принялись яростно целоваться – их возня хорошо была слышна даже в коридоре. Гарри усмехнулся и наложил на дверь заглушающее заклятие.

***

Три недели. Три недели – не так уж много. И не так уж мало. За три недели Гарри успел несколько дюжин раз проиграть Рону в шахматы, выиграть у того же Рона с полсотни партий в покер (Альтер-эго оказалось неплохим шулером), наесться шоколадного мороженого с миндалём и кофейным сиропом на несколько жизней вперёд, прочитать в кои-то веки пять-шесть более-менее интересных книг, и не о квиддиче, к тому же – вот уж поистине небывалое событие! Словом, Гарри отдыхал и набирался сил, Рон и Гермиона тоже неплохо проводили время, к их обоюдному удовольствию. Пока друзья занимались друг другом, Гарри помогал готовить Молли Уизли пирожки с вишней или пудинг, или вафли, или песочное печенье, слушал истории Кингсли – аврор был кладезем полезной, доступной, а главное смешной информации – редкое сочетание! Часто Гарри становился свидетелем шутливых пикировок близнецов и Натана; пикировки имели тенденцию перерастать в нешуточные перепалки с привлечением природных умений, магии, случайных прохожих и всего, что под руку попадалось. Шак по-прежнему хандрил, тенью бродил по второму этажу дома, мимо комнаты Ремуса (там они с Гарри и встречались: юноша тоже завёл обыкновение «навещать» своего друга и учителя – хотя бы так), но держался с яростным достоинством и высокомерным презрением, с ходу пресекая любые попытки себя «пожалеть». «Понимаешь, щенок, жалость – это худшее, что может случиться с человеком. Жалеть – это попросту неэтично. Быть жертвой чужой жалости – оскорбительно», — объяснял оборотень в порыве откровения. Когда Гарри пытался с ним спорить, Шварц снисходительно улыбался: «Не путай жалость с сочувствием. И с сопереживанием тоже не путай. Жалость всегда лицемерна. Эгоистична и высокомерна. А сочувствуют и сопереживают равному себе. По большому счёту равному. То есть тому, кто не хуже тебя. Как минимум – не хуже. Может быть, и глупее, но у него «сердце на правильном месте» или «талант делать деньги», или «дядя работает в министерстве» — формулировки могут быть любые, выбирай на свой вкус. Главное, чтобы была у человека некоторая особенность, которая возвышала бы его в твоих глазах. Впрочем, не так чтобы слишком, без претензии на «недостижимые высоты духа» – нечего подвергать собственное самолюбие столь тяжким испытаниям. Ведь каждый мнит себя первым среди равных, так уж мы устроены». Странная это была философия! Волчья. Но – вот незадача – для человеческого мира она вполне годилась; у Гарри теперь хватало рассудка не обольщаться по поводу так называемого человеческого мира…
«Альманах оборотня, — ответил бы на это Снейп. — Дзен-буддизм от голубой мечты всех амбициозных клещей. Наш ответ морализаторству».
Он точно высказался бы в этом ключе. Гарри успел неплохо изучить зельевара. Изучению немало поспособствовали всё более интригующие сны юноши…
Кстати, о снах.
Три недели – и ни одного сновидения. Снейп озаботился этим вопросом: передал через миссис Уизли соответствующее зелье. Гарри был рад. Последней порции дивных видений, по мнению юноши, ему хватило бы аккурат на всю оставшуюся жизнь – и с лихвой хватило бы! Сон, действие которого происходило в библиотеке, Гарри не забыл – более того, ему удалось вспомнить и все остальные, по крайней мере, настолько, насколько это вообще было возможно. И всё благодаря Гермионе – именно она подсказала юноше универсальный «рецепт», следуя которому, можно восстановить в памяти нужное видение.
Суть методы проста: Гарри достаточно было просто задремать – и очутиться на зыбкой грани яви и небыли, откуда можно призвать свои сны – и они, как одурманенные очковые кобры, поднимались из клубящейся темноты на зов заклинателя.
Не то чтобы Гарри обрадовался, когда вспомнил ВСЁ.
Единственное, что Гарри несколько примиряло с действительностью – моменты безумных выходок его взрослой копии и особенно кровавые истории были заботливо «вырезаны» каким-то неизвестным монтажёром. В остальном же… Да. Печальное зрелище. Он стал психом. Совершенно невменяемым психом с манией величия и каким-то идиотскими фобиями. Кактуса он боится, как же. Пардон – они со Снейпом хором боятся. Кактуса. И хором зубами стучат. Герои, блин.
Покорители мира, гроза Вселенной, ужас, летящий на крыльях ночи.
Ритуалы собрались проводить. Страшные. Черномагические. Чтобы воплотить в Гарри какого-нибудь древнего хрена с огорода. Перспективы – закачаешься!
В таких случаях обычный человек натянуто бы улыбнулся и спросил: «Что курили эти двое?»
Опиум. Старый добрый опиум они курили – Гарри это знал. Сев всегда был таким консерватором…
«Сев?!»
«Всё, — твёрдо решил Гарри, — всё. Я не хочу знать, чем там всё закончилось. Счастье – в неведении. Пусть в моей жизни будет интрига. Пусть я совершаю огромную ошибку, пусть мир из-за неё рухнет, пусть…
Чёрт.
Я этого просто больше не выдержу. Ритуалов, бредней себя, любимого, Снейпа под боком… Я же не железный. Не алюминиевый даже. Я – живой и тёплый. На лавры Терминатора не покушаюсь. Так что…»
Он действительно совершал ошибку – и Гарри чувствовал это, ощущал на подсознательном уровне.
Но кого волнуют всякие там «подсознательные уровни»?
Им веры нет.

***

Однажды ясным и солнечным утром, спустя три недели после убийства Лилы, Гарри получил письмо из Хогвартса. Большая почтовая сова, чей окрас напоминал брюхо лосося, врезалась в неплотно закрытую форточку, от чего та распахнулась, и птица кубарем полетела на пол. Гарри вскочил с кровати и бросился к незадачливой посланнице, которая, к счастью, совершенно не пострадала. По крайней мере, вряд ли смертельно раненое существо могло так настойчиво требовать угощения и раздражённо ухать. Гарри взял плошку Хедвиг, насыпал туда хлопьев из коробки «Совиная радость» и поставил перед птицей, которая тут же занялась пищей и дала юноше возможность наконец-то прочитать письмо.
В послании сообщалось, что первого сентября, как обычно, Гарри надлежит быть на вокзале Кинг-Кросс, откуда Хогвартс-экспресс и доставит юношу в школу. Список учебников для шестого курса Гарри удивил. То есть ничего особенно странного в нём не было, кроме одной фамилии: Снейп. С. Снейп, «Азбука Защиты от Тёмных Искусств».
У Гарри тут же засосало под ложечкой. Автор учебника – Снейп. А если Снейп – автор учебника, то не он ли является и новым преподавателем Защиты? Может быть, Дамблдор наконец утвердил заявление, в котором Снейп – в ультимативной форме, вероятно, — требовал назначить себя учителем ЗОТИ?..
«Чудненько», — подумал Гарри.
Впрочем, по большому счёту, парню было всё равно, Снейп это будет или кто-то ещё. У Гарри в последнее время вообще сместились жизненные приоритеты. Ещё бы – после такого…насыщенного событиями года.
На самом деле, одной только смерти Сириуса хватило бы на месяц хандры, соплей и скулежа. А потом можно было бы полжизни таинственно лупать глазами и твердить: «Ах, у меня была – и есть – такая интенсивная внутренняя жизнь!»
Вот уж действительно, «интенсивная внутренняя жизнь». И не только внутренняя.
Для каждого нормального человека есть некий предел возможного, и если каким-то удивительным образом ему удастся выйти за этот предел, то он перестаёт быть нормальным человеком и становится – не пойми кем. Не психом, нет. Может быть, этот бывший нормальный человек просто выходит на новый уровень духовного развития. Выстраивает вокруг себя сферу отчуждения, которую, как ни бейся – не разобьёшь.
Гарри было шестнадцать. У Гарри были проблемы. Вероятно – серьёзные проблемы. Однако Гарри не испытывал ни малейшего желания делится ими с окружающими.
С друзьями.
С Дамблдором.
Впрочем, дело тут не столько в желании, сколько в потребности. Не блажи какой-нибудь, а насущной, необходимой – как дыхание. И вот её-то как раз и не было. Потребности.
Зато была уверенность – что он справится. Сам. Один.
Ему никто не нужен.
Ему – никто – не – нужен!
«За что большое спасибо Дамблдору, — думал Гарри. – В смысле, за мой духовный рост. За то, что я никому не верю».
Юноша много размышлял о своих отношениях с директором.
Он хотел понять.
Гарри часто вспоминал первый, второй, третий курсы. Как – тогда ещё маленький мальчик – он смотрел в глаза директору и думал – о том, что Философский камень хочет украсть Снейп, и о голосах, и… Но на неизменный вопрос Дамблдора: «Не хочешь ли ты мне что-то рассказать?» — Гарри так же неизменно отвечал «нет». Глядя прямо в глаза своему профессору.
То бишь поддерживая визуальный контакт.
На пятом курсе Гарри выяснил, что директор – сильнейший легилимент. Значит, Дамблдор знал о том, что мальчик слышал голоса… Голоса, которые никто кроме Гарри различить не мог. И уж тем более – сообразить, что именно эти голоса пытаются поведать каменным стенам и трубам канализации. В свете знания о том, что Гарри – змееуст, нетрудно было догадаться о происхождении этих голосов. Их, в конце концов, слышал только парень, говорящий на парселтонге. Делайте ваши ставки, господа, делайте ваши ставки… А уж когда на стене появилась надпись о Тайной комнате – сам Мерлин велел бы вспомнить древнюю легенду о василиске Салазара Слизерина. Василиск – это такая большая змея. Зме-я. Не нужно быть семя пядей во лбу, чтобы связать пару-тройку фактов и получить стройную логическую цепь. Как это сделала Гермиона.
А ещё раньше – директор.
Дамблдор связал. Дамблдор получил. Дамблдор принял меры: отправил своего феникса Гарри на помощь. А самого Гарри отправил в Тайную комнату.
Отправил?
Нет, позволил отправиться.
Гарри задумался. Это было не одно и то же. Директор ему попустительствовал – и только. Можно ли его обвинить в этом? В преступной халатности, в пренебрежении жизнью доверенного ему ученика? Вероятно, нет. Дамблдор позаботился о том, чтобы Гарри выжил. Победил – да ещё и выжил, что не каждому эпическому герою удаётся. Скорее, в эпосе долгая и мучительная смерть в финале только приветствуется – она придаёт происходящему необходимую остроту.
А тут, можно сказать, повезло. Обошлись без специй. Без уверенности в успехе предприятия старик никогда бы не затеял эту опасную игру.
«Всё слишком сложно, — думал Гарри. – Запутанно и непонятно. Какие цели преследовал Дамблдор? Чего он добивался? Зачем поступал так, а не иначе? Все эти абсолютно некомпетентные преподаватели ЗОТИ. Все эти приключения, которыми он так щедро обеспечивал мою несчастную задницу. Все эти разговоры об ошибках. «Гарри, я совершил ошибку», — умереть не встать. Гамлет, блин. Король Лир. Раскаявшийся Август недоделанный. Если уж создал имидж эдакого непогрешимого дяди, всесильного и всезнающего волшебника, будь добр, поддерживай его. А то народ разочаруется и ему будет плохо. Народу, то есть. И мне. В лице народа».
Чем больше Гарри размышлял, тем сильнее в нём крепла уверенность, что в одном большом Дамблдоре живут штук двадцать маленьких Дамблдорчиков, таких специальных ехидных типов, которые толкают директора на тот или иной подвиг. Или на ту или иную глупость.
Если Дамблдор – алмаз, то они – его грани. Наверное, это нормально. Дамблдор – разносторонний человек, в конце концов! Семантика слова «разносторонний» предполагает наличие в одном человеке различных сторон, которые совсем необязательно должны каждый раз приходить к консенсусу. Скорее, наоборот.
«Блин, — подумал Гарри. – Блин. Я понял только, что я ничего не понял».
«Смотрите, оно пытается думать», — не преминул бы съязвить Снейп, если бы не носился в неизвестных далях, а препарировал мысли своего…
«Своего?!»
…Гарри Поттера. Препарировал мысли Гарри Поттера. В чисто научных целях. Ничего личного.
Гарри решил, что думать ему противопоказано. Ради общественного спокойствия и всего такого.
«Иди займись чем-нибудь интеллектуальным, — сказал бы на это Снейп. – Поешь, что ли…»
Гарри показал кулак своему отражению в зеркале и отправился завтракать.

— А мы получили письма из Хогвартса, — радостно сообщил Рон, цапая с тарелки последний пирожок с вишней.
— Я тоже получил, — отозвался Гарри, с тоской взирая на второе блюдо с пирожками – и все со сливой. И смородиной. Надо ли говорить, что эти ягоды Гарри терпеть не мог?..
Положение спасла Гермиона – протянула ему свой пирожок и сказала, смущённо улыбаясь:
— Я с вишней не люблю…
Гарри подумал, что Гермиона – была, есть и будет – своя в доску. За такую девчонку не жаль и жизнь отдать. Да что там – жениться на ней – и то не страшно! Это вам не слезливая Чоу или Джинни, которая ухитрялась казаться девственницей перед жертвоприношением и бой-бабой одновременно… Это вам не…
Но тут пирожок кончился.
«Насчёт жениться – это я загнул», — озадаченно подумал Гарри.
— Пойдём в субботу за учебниками?
— Гермиона, суббота – сегодня.
— Ну и отлично! Согласен, Гарри?
— Да, хорошая идея.
— Мальчики, Гермиона, — строго сказала мисси Уизли. – С вами пойдёт Кингсли. У него как раз случился свободный денёк.
— Да ладно, мам, мы и сами…
— Рон, дружище, ты забыл, что собираешься пойти за учебниками в компании смертника, на которого глаз положил наш местный душка, Волдеморт?..
— Гарри…
— Простите, миссис Уизли. Просто я хотел сказать, что присмотр нам не помешает.
Молли удовлетворённо кивнула. Гермиона изумлённо вскинула брови. Рон покрутил пальцем у виска.
«Мы от него сбежим», — одними губами сказал Гарри.
«А вот это – плохая, плохая идея», — в тон ему сказала бдительная Гермиона.
«Нет, — подумал Гарри. – Жениться – это слишком серьёзный шаг. На одной чаше весов – вишнёвые пироги, на другой – стальные цепи Гименея…или не Гименея? или не цепи? Оковы? Не важно, в общем… К тому же, мне не нравятся девушки. Знакомые девушки – так точно не нравятся. Мне нравится Снейп. Но это ненадолго. Справлюсь как-нибудь со своей – и его – дурацкой страстью и заведу себе…хм…парня? Девчонку? Таксу? Хомячка?..»
— Ты ничего не понимаешь, Гермиона…
— Рональд Уизли…
«От неё тоже убежим», — подмигнул Гарри приятелю. Герой магического мира изволил дурачиться. Он не чувствовал себя двадцатичетырёхлетним, шестнадцатилетним, он и героем-то себя не чувствовал. Лет семь – самое оно. Забыть о Волдеморте, о Дамблдоре, о страстях и печалях – и просто сбежать. Куда-нибудь. Тут не место назначения важно, а сам процесс.
Гарри в общих чертах представлял, что такое беззаботное поведение чревато последствиями. Совершенно определённого рода последствиями: Упивающиеся наступают, здравый смысл отступает, смертельные и пыточные заклятия летят во все стороны, романтика большой дороги, в общем.
«По фигу», — думал Гарри.
Он устал. Но это ничего. Он справится. Он всегда справлялся.
— Рон, — сказал Гарри, — а ты когда-нибудь катался на скейте?..

***

Джинни появилась в доме номер двенадцать через полчаса – вывалилась из камина в вихре золы и рыжих кудряшек. Её симпатичная мордочка смешно сморщилась и пошла пятнами – в этот момент девушка казалась старушкой. Джинни тоже нужно было купить учебники. Ещё минут через пятнадцать прямо в гостиную аппарировал чернокожий аврор – аккурат в любимое снейповское кресло, ноги на стол, в зубах сигара.
— Все в сборе? – весело спросил Шеклболт. – Тогда берите по горсти Летучего пороха. Адрес: «Косой переулок».
Наведались в «Гриноготс», опустошили содержимое своих сейфов. С покупками управились быстро: галеоны тратить – не зарабатывать. Дурное дело нехитрое.
— Мы хотим в кафе, — заявила Джинни, указывая на себя и Гермиону.
— Ага, — отозвался Гарри, бултыхая в кармане уменьшенные заклинанием учебники. – Пошли. Я угощаю.
К Джинни он испытывал что-то вроде равнодушной, презрительной ненависти – с таким же выражением в глазах исламисты насилуют белых женщин.

Сначала она не понимала. Но это длилось от силы пару секунд – и вдруг искры зажглись в её глазах, а потом уже – костры, и скромная милая девочка внезапно превратилась в разъярённую фурию, лицо её скривилось так, что глаза запали, почти пропали, а распахнутый рот больше всего походил на раздавленную сливу.
— Ублюдок! – выкрикнула Джин. – Ты не можешь иметь детей, ты сломал мне всю жизнь! Ты ненормальный. У тебя никогда не было семьи, у тебя просто не может быть семьи, потому что ты любого способен свести в могилу своими выходками!..
— Значит, я недостаточно хорош для тебя? – прошипел я. – Так почему ты не прекратила это, Джинни? Справка, печать – и ты свободна, как ветер, как огромный пузатый воздушный шар – только знай себе рожай, да побольше, побольше!..
— Я ненавижу тебя, — после долгого гневного молчания – она почти задыхалась от недостатка воздуха, от невозможности высказаться.
— Не я первый ступил на путь измены.
Теперь мы говорили очень спокойно, почти благожелательно, но пространство плавилось под нашими взглядами. Что-то должно было произойти…
— Ты носишь те фотографии у сердца.
— Я извращенец, мы же договорились. Вуайерист к тому же.
— Знаешь, я хочу, чтобы ты знал…
— Весь внимание.
— Ты можешь иметь детей. Просто я не хотела от тебя ребёнка. От тебя, долбанного национального героя, психа ненормального!.. Я лгала тебе.
Вот тут-то я не выдержал и швырнул в неё «авадой».

— Дружище…
— Успокойся, Рон.
Уже когда они шли по улице, глазея по сторонам и пытаясь отыскать нормальное местечко, какой-нибудь уютный ресторан-бар, где посетителей – не так, чтобы много, а еда – на уровне («Такое вообще бывает?» — удивлялась Гермиона), Гарри заметил Драко Малфоя с матерью.
Драко Малфой тоже его заметил.
— Поттер, — сквозь стиснутые зубы.
— Малфой, — согласился Гарри. – Здравствуйте, миссис Малфой.
— Здравствуйте, мистер Поттер, — отозвалась Нарцисса. Она выглядела непривычно растерянной – и ещё более красивой, чем обычно. Выражение нормального человеческого испуга придавало этому фарфоровому личику какую-то неизъяснимую прелесть: трепетали белесые ресницы, щёки наливались огнём, сквозь вечную мерзлоту синих глаз прорывался теперь отсвет северного сияния.
Гарри с трудом отвёл глаза от эдакого неземного видения.
— Ну, удачного вам дня, — решил отклоняться герой магического мира, но Малфой его остановил:
— Подожди, Поттер, надо поговорить.
Малфой, в отличие от своей матери, был собран и настроен решительно. Он сильно похудел, и его тяжёлая бирюзовая мантия мешком висела на тощем теле, образуя громоздкие, почти неподвижные складки.
— Мы отойдём вон туда, — обратился Гарри к Кингсли, неопределённо махнув рукой. – Мы будем на виду.
— Так о чём ты хотел поговорить? – поинтересовался юноша у стремительно бледнеющего недруга – хотя дальше, казалось бы, бледнеть некуда. Малфой уже сейчас мог поспорить цветом лица с любым призраком.
— А с чего это ты такой вежливый, Поттер? – с подозрением спросил слизеринец.
— Вежливость бывает разной, — пояснил Гарри. – И оскорбительной в том числе. Тебе ли не знать?
Слизеринца бросило в краску.
— Оскорбительной, — повторил Малфой. – Ну конечно. Кому и знать, как не мне.
— Малфой…
— Подожди, Поттер, дай сказать.
— Ну, знаешь ли, из нас двоих это не я – тот парень, который то краснеет, то бледнеет, запинается и слова не может из себя выдавить.
— Мерлин, всё-таки ты невыносим. Ладно, слушай. Тогда, пять лет назад, на вокзале Кинг-Кросс, помнишь?.. Нам обоим было по одиннадцать. И я пытался с тобой подружиться. Но ты выбрал этого Уизли.
— Ты повёл себя неправильно.
— Я вёл себя как умел! – огрызнулся Малфой. — Чего ты, мать твою, ждал от потомственного аристократа, которому с детства твердили, что из людей он первый и единственный, а все остальные – это так, быдло обезьяноподобное?!
— Малфой…
— Да, да, Поттер, я знаю всё, что ты скажешь, я могу предугадать каждый твой аргумент, предсказать каждое слово. Но ты не дослушал.
— Продолжай.
— А ты изменился, Поттер… Терпимость – и терпение тоже – никогда прежде не входили в число твоих добродетелей.
— Может быть.
— Понятно. Короче говоря, Поттер, я снова к тебе и снова с тем же предложением. Как и в первый раз, это была идея отца. Он мне так и сказал: «Делай что хочешь, а с Поттером подружись». Это было после того, как они упустили тебя с оборотнем в Малфой-меноре. Отец тогда не приходил три дня, а на четвёртый его принесли… Сам идти он не мог. Только слюни пускать и лепетать что-то, одно и то же, очень долго, как будто заклинило его. Это красноглазый ублюдок сотворил с ним такое, Поттер. И тогда отец, я – мы – решили, что надо…надо исправлять ошибки. Что касается меня – я никогда не имел права выбора, сам понимаешь. А когда такое право получил, не преминул им воспользоваться. Я долго думал, выстраивал какие-то планы, чтобы нормализовать наши отношения… В конце концов я понял, что просто должен буду сказать тебе правду. И вот я здесь.
— Ммм…какая романтичная история. Ну и зачем ты всё это мне рассказываешь, позволь узнать? Хочешь, чтобы я пустил скупую мужскую слезу и заключил тебя в объятья, мой неожиданный брат во Христе, тьфу ты, во Мерлине?
— Было бы неплохо, — насмешливо отозвался Драко Малфой. – Но вообще-то, с меня хватит и подтверждения того факта, что теперь ты в курсе: мы не на стороне Тёмного Лорда и не на стороне Дамблдора, мы на твоей стороне, Поттер.
— Малфой. Сам до такой формулировки додумался или кто подсказал?
— Считай, что на меня снизошло озарение.
Гарри хмыкнул:
— Скорее, на тебя снизошло тёмное облако и помутило твой рассудок. Скажи-ка мне вот что, Малфой: когда это произошло, не было ли у тебя чувства, будто что-то ? изменилось? Дай подумать… Как будто пружина распрямилась и ударила тебя по голове; но никакой боли, только опустошённость?
— Ты переквалифицировался в пифии, Поттер?
— Это значит «да»?
— Да. Именно так.
— Получается, не я один играюсь с пространственно-временным континуумом, чтобы не подразумевалось под этим дивным термином, — пробормотал Гарри. – Знаешь что, Малфой? Передавай мистеру Снейпу – в смысле, озарению своему внезапному – привет. Наш сновидец знал, когда я буду в Косом переулке, и предложил тебе именно сегодня отправиться за книжками, не так ли?.. И ещё кое-что. Я понял: ты и твоя семья на моей стороне. Всё нормально, Малфой. Я по-прежнему ненавижу тебя, но… Теперь у тебя всё будет нормально. Всё у тебя наконец будет правильно, Малфой.
— Ага, — пытаясь скрыть изумление, отозвался Драко Малфой. – Поттер, ты удивляешь меня – даже больше, чем крёстный. Не знаю, что там с вами обоими произошло…
— Что не знаешь – это тебе повезло.
— Наверное, ты прав. Поттер…мне жаль, что тогда, на Кинг-Кросс, всё так вышло.
— Малфой. Мне жаль, что нынешним летом ребята превратили тебя в этого отвратительного слизня, — в тон ему отозвался Гарри.
— Извинения приняты, Поттер, — скорчил самодовольную мину аристократ.
— Взаимно, Малфой.

— О чём вы говорили? – спросил Рон, когда Гарри сухо распрощался с Малфоем и вернулся к друзьям.
— Да так… Первый курс вспоминали и первую встречу – она как раз здесь и состоялась, в Косом переулке.
— Что?!
— Ничего. Вон, смотри: кафе «Любовь к трём апельсинам». Айда?
Девушки заказали мороженое и лимонад, Кингсли – тосты и ристретто, а Гарри с Роном наугад пять или шесть раз ткнули в меню и с нетерпением принялись ожидать результата – который не замедлил проявиться: после чечевичной похлёбки, фондю и жульена («Слишком много сыра», — ворчал Рон), им принесли что-то неописуемое, подозрительно смахивающее на варенье с плесенью и уксусом – какой-то хитрый деликатес, от одного запаха которого у присутствующих перехватило дух.
— Спасибо, а теперь унесите это и принесите лучше вишнёвого пирога, — рассмеялся Гарри.
— Лучше ма вишнёвый пирог не готовит никто, — авторитетно заявил Рон.
Так оно и оказалось. Впрочем, и здешняя сдоба была восхитительна – чуть хуже, чем у миссис Уизли, но лучше, чем у всего остального человечества – если бы человечество вдруг задалось целью только и делать, что готовить вишнёвые пироги.
Пообедав и кинув на столик пару золотых монет, Гарри сообщил, что ему надо отлучиться по зову природы. Он подмигнул Рону – и приятель сразу же заявил, что не может оставить Гарри одного в этом трудном, полном опасностей путешествии.
Так что из мужского туалета они аппарировали вместе.

— Гарри, ну почему скейты? – ныл Рон. – Можно было взять пару мётел напрокат… И эта одежда… Гарри, я в ней похож на клоуна!
— Рон, ты отлично выглядишь. Ну, может, не совсем как ска-панк…
— Что?!
— Ладно, пусть это будет вариация на тему. Что-то среднее между эмо и рокером. Паршивый из меня имиджмейкер получился, оказывается… Ну да ладно. Так, нам осталось только посетить парикмахерскую, а потом опробуем скейты. Поверь мне, Рон, это будет круто!
Друзья сидели на бортике у фонтана и увлечённо поедали уже третью порцию мороженого, не забыв наложить на себя чары иллюзии.
— Знаешь, я готов поверить тебе на слово и обойтись без этой твоей…
— Эксперимент, Рон, — это двигатель прогресса, — наставительно произнёс Гарри. – Будем экспериментировать.
— Гм…эксперименты обычно проводятся на морских свинках, собаках каких-нибудь…так может нам тоже отловить парочку зверушек и на них опробовать эти твои…ну, в общем, эти тюбики?..
— Нет! Как ты себе это представляешь, интересно? И вообще, где твоя исследовательская жилка?
— Наверное, выронил где-то, — приятель демонстративно порылся в карманах. – Или дома оставил.
Гарри хрустнул вафлей, закашлялся и пробормотал:
— Никогда не следует пренебрегать возможностью разнообразить свою жизнь, Рон. Это же очевидно!
— Ага, она такая скучная и пресная, моя жизнь…ужас просто! Все сонные сытые бюргеры тихо плачут в уголочке от жгучей зависти. Про тебя я и не говорю – любая книга была бы интереснее твоей нудной автобиографии, даже «Энциклопедия здоровой пищи»!
— Эээ, — смутился Гарри: в словах приятеля имелось рациональное зерно. — Ну я имею в виду, в хорошем смысле разнообразить. Оттянуться, потусоваться…а не как обычно.
Рон задумался:
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе навскидку? Ладно… Знаешь, всё это было очень весело и интересно: квест «Принеси маленького плюющегося огнём дракончика на вершину Астрономической башни», полоса препятствий «Доберись до философского камня первым», задушевные разговоры с василиском на парселтонге, детективные расследования на третьем курсе, игры со временем типа «Назад в будущее», Трёхмаговый турнир, тесное общение с Волдемортом, заварушка в Министерстве магии, визит в становище оборотней и всё такое… Но я понял: прямо сейчас мне нужно что-нибудь попроще. Что-нибудь, чтобы почувствовать себя нормальным. Мне шестнадцать, Рон, но я ощущаю себя будто Квазимодо: у меня на спине здоровенный горб, и я устал таскать эту ненужную тяжесть, понимаешь?
— Нет, — честно ответил приятель. – Я понял, что тебя всё достало, а вот про горб как-то не очень. А кто такой Квазимордо?
Гарри вздохнул, съел последний кусочек аппетитного лакомства и бросил обёртку в урну:
— Это такой милый парень, который превратил свой горб в литературно-историческую реликвию. Не важно. Я и сам мало что понимаю. Всё что я хочу – это выпрямиться. И нормально дышать.
Рон последовал примеру друга, вот только в урну не попал, пришлось левитировать бумажку заклинанием:
— Ты считаешь, что, покатавшись на этом своём борде, сможешь решить все свои проблемы?
Гарри рассмеялся, восхитившись подобной постановкой вопроса.
— Вряд ли. Сам подумай: мы сбежали из-под надзора Кингсли, изменили внешность и отправились тусоваться в магловских злачных местечках. Когда нас отыщут – кто бы это ни был – проблем у нас будет в стократ больше, чем пару часов назад!..
— Тогда зачем? – в пятнадцать тысяч пятый раз за этот день спросил Рон. – Ладно, если бы ты просто хотел…ну, отдохнуть и ни о чём не думать. Но, Гарри, я же вижу: ты преследуешь какие-то цели!
— Я хочу почувствовать себя нормальным парнем, — пробурчал Гарри, — а не грёбаным героем. Если бы я мог – я бы сбежал от всего этого, но мне совесть не позволяет. Или позволяет, но… По сути: куда мне бежать? И от кого? Спасаться от Волдеморта? Но я не боюсь Волдеморта…то есть, боюсь, конечно, но это сугубо теоретический страх. Так люди – на всякий случай – боятся, что им на голову упадёт кирпич. Или случайным партнёр заразит их СПИДом. Или случится конец света – в следующем месяце, прямо после сдачи квартального отчёта, что вдвойне обидно… Не важно. Понимаешь, Рон, я хотел бы убежать – хотя бы попытаться – от самого себя. Но это невозможно по техническим причинам, и вообще совершенно невозможно!.. Посмотри на меня. Ты, наверное, думаешь, что всё это бред. И я тоже так думаю. Но я не могу иначе! Я должен – должен сбежать…хотя бы чисто символически. Вот так вот, тупо, нажраться со своим лучшим другом таблеток, отбить ноги на танцполе, сделать чёртову дюжину каких-нибудь ужасных вещей типа драки с оборзевшими копами… Кто такие «копы»?.. Я тебе потом объясню. Лучше ответь мне: ты можешь себе представить, чтобы твой друг, Гарри Поттер, сотворил такое? Да ещё накануне войны?.. Когда все – все ждут от него подвигов, геройств и прочих привычных очаровательных глупостей?? Даже я – не могу. И никто не может. Они будут говорить: «Невозможно». Они скажут: «Чудовищно. Что случилось с Поттером? Наверняка его заколдовали!» Они начнут повторять, как попугаи: «Он же такой хороший мальчик, этот Гарри. Наверное, всё дело в стрессе. Несчастный ребёнок!» Кто-то решит, что моё – да и твоё, Рон, — поведение аморально и безнравственно. Снейп на меня наорёт, наверное: он это любит… Короче, равнодушным не останется никто! Они будут судить меня по моим поступкам и никогда не поймут, чего я добивался. А ответ очень прост: мне надоела роль живого идола. Я не долбанный стяг, который можно подвесить под потолок, а после в этот потолок плевать в ожидании, что всё как-нибудь само собой уладится и бодрым маршем отправится в светлое будущее! Мне надоел я сам: тот парень, которого из меня так усердно лепили! И у них неплохо получилось, надо отдать им должное! Творцы, блин! Демиурги. Чёртовы властители дум!!
Рон осторожно тронул за плечо разошедшегося друга:
— Успокойся, Гарри. Я не понял ни черта из того, что ты тут орал… Но главное я, кажется, уловил. Теперь заткнись, хорошо? Не надо про копов, СПИД и властителей дум. По-моему, ты сам не знаешь, о чём говоришь. Так что просто замолчи. Не думай об этом. Сейчас мы идём в эту твою чёртову парикмахерскую… И – так уж и быть – я позволю тебе надругаться над моей шевелюрой, если ты предоставишь в моё полное распоряжение свою. Идёт?
Во время этого короткого спича Гарри со злостью думал: «Он ничего не понимает! Вообще ничего. Придурок! Хочет, чтобы я заткнулся? Щаз. Да я тебя…» Однако, когда юноша вникнул в смысл ронова предложения, он удивился – настолько, что забыл о своей ярости.
— Хмм… — с сомнением протянул Гарри. – А если я скажу тебе покрасить волосы в зелёный цвет?
— Тогда ты выйдешь из салона, блистая розовым ирокезом, друг мой!
Гарри представил и ужаснулся.
— Не дрейфь, «несчастный ребёнок», — с усмешкой сказал Рон.
— Если ты ещё раз так меня назовёшь!..
— Ты вырвешь мне яйца и затолкаешь их в пищевод? – восхитился приятель.
— Твою мать, ну и шуточки у тебя!.. Нет.
— Тогда что же ты сделаешь, невинная жертва злостных манипуляторов?.. Эй, Гарри! Ты что творишь?!
— Я мстю, и мстя моя страшна, — объявил Поттер, «нечаянно» толкая лучшего друга в фонтан и припечатывая заклинанием. Герой магического мира уже пришёл в себя – настолько, что дальше некуда. В его глазах плясали чертенята, а злость испарилась, как не бывало. Да и сердце уже не ныло, вжимаясь в рёбра, пытаясь покинуть опостылевшую клетку из костей и плоти – немедленно!
«А ведь это заслуга Рона, — восхищённо подумал Гарри. – Это ведь он предложил мне заткнуться и помог переключиться на другое… Рон – настоящий друг!»
— Диффиндо, — пробулькал Рон, и Гарри вслед за ним свалился в воду, подняв тучу искрящихся в лучах солнца брызг.
«Хорошо, что сейчас лето», — подумал юноша и рванулся топить приятеля. Рон с не меньшим азартом бухнулся ему в ноги, схватил за лодыжки и сильно дёрнул. Падая, Гарри очень удачно заехал ботинком ему в челюсть.
— Ааа…бл! Тебе конец, придурок!
— Йо-хо-хо и бутылка рома!
— Знаешь, что я с тобой сейчас сделаю, капитан Флинт недоделанный?!
— Облобызаешь мой невинный тыл?
— Тыл?.. Какой… тыл? А, это ты так вежливо попросил меня поцеловать тебя в зад? Ну всё, Мерлина тебя в глотку!! Вздёрну на рее!!
— На какой такой рее?..
— Левикорпус!
— Рон, даже не…
— Во мне умер великий художник. В смысле, скульптор. Сниму-ка я чары иллюзии – пусть народ полюбуется делом рук моих!..
— Рон, — взмолился Гарри.
— Фините Инкантатем!
— Нет!!
Случайные прохожие с удивлением подняли головы, услышав этот дикий вопль, и – остолбенели. Некий молодой человек, мокрый, к слову сказать, до нитки, придушённо попискивая, висел на руках у каменного истукана, сладострастно прижимаясь к памятнику. Парень философски пожал плечами в ответ на недоумённые взгляды и страдальчески возвёл очи к небу.
«Мерлин, спаси меня от моих друзей, а с врагами я как-нибудь справлюсь, — думал Гарри. – Не помню, кто из великих это сказал, но как же всё чертовски верно!»

***

Через час из модного парикмахерского салона «Пиргополиник» смеясь вышли двое молодых людей, одетые в какие-то невообразимые разноцветные лохмотья, и, перед тем как вскочить на свои новенькие скейт-борды, долго выспрашивали у прохожих: «Где тут у вас ближайшая рампа?» Прохожие шарахались от них, как от зачумлённых, и только один паренёк лет четырнадцати, затянутый в школьную форму, глядя блестящими глазами на гаррин ярко-красный ирокез, бодро отрапортовал:
— Направо, направо, прямо, налево и опять прямо до упора!
— Спасибо, чувак! – отозвалось зеленоволосое нечто, смутно напоминающее гарриного лучшего друга. Теперь только рыжие веснушки выдавали принадлежность зеленовосого к славному клану Уизли.
Рон радостно улыбался, на все лады склоняя слово «чувак», будто бы пробуя новое выражение на вкус.
— По коням? – улыбнулся ему в ответ Гарри.
Асфальт покорно лип к колёсам, с тихим шуршанием скейты несли друзей по лабиринту лондонских улочек, словно догоняя уставшее солнце, стремившееся уйти на покой – но не тут-то было!
«От нас не уйдёшь», — довольно думал Гарри.

***

— Что это?! – спросил Рон с суверенным ужасом.
— Рампа, — отозвался Гарри со священным восторгом.
— Вот это вогнутое чёрт знает что? – с возмущением.
— Слушай, надо уважительнее как-то… — успокаивающе.
— Ты куда меня притащил?!
— Рон…
— Кто все эти люди?! Они одеты как…да они хуже нас одеты! Хотя я думал, что хуже не бывает… — обречённо.
— Эээ…Рон? – осторожно.
— Я туда не полезу! – категорично.
— Да ну? — недоверчиво.
— Чувак, спорим, тебе слабо элементарно прокатиться по этой штуке, не то что кувыркнуться? – в их разговор вмешался кто-то третий. Гарри обернулся – перед ним стоял высокий парень в широченных штанах, чёрной футболке и надвинутой на самый лоб кепке. На губах у незнакомца играла какая-то странная, будто бы приклеенная усмешка.
— На что спорим? – мгновенно взъярился Рон.
— Деньги у вас есть? – деловито спросил парень.
— Угу, — ответил Гарри. Галеоны на фунты они обменяли ещё в «Гринготсе».
— На десятку!
— Идёт.
— Кстати, меня зовут Джим, — сообщил парень, раздувая ноздри. Нос у него, к слову сказать, был картошкой. Зато подбородок – волевой. Довершал картину детский капризный рот, глаз было не разглядеть – тень от козырька мешала.
— Я Ричард Моби, а этот огурец – мой лучший друг Бен Хорн.
— Повтори, что ты сказал, помидор!..
— А вы весёлые ребята, да? – удовлетворённо хмыкнул Джим.
— Мы – прирождённые комики, звёзды эстрады. Эй, хватит уже сверлить меня сумрачным взором, огурец, вали давай на рампу!
— Надо было мне настоять, чтобы тебя всё-таки покрасили в розовый, а не красный, — мстительно прошипел Рон, гордо вскинул подбородок и отправился к вогнутому монстру – как в последний путь. Гарри подумал пару секунд и пробормотал заклинание Перины.
«Я приблизительно знаю, где он упадёт, поэтому мне ничего не стоит ему перинку подстелить – согласно завету известной пословицы. Ну его в самом деле.
От греха».

Приземлился Рон красиво: вниз через голову в кусты, вылетев за край рампы в попытке исполнить какой-то заковыристый трюк. Но ничуть не ушибся: Гарри его подстраховал.
— Это было круто, чувак, — решил Джим. – Вот твои десять баксов, держи.
Потом повернулся к Гарри:
— А ты, Ричи?
Пришлось Гарри тоже изображать из себя камикадзе на рампе. Юноше даже удалось пару раз обернуться вокруг собственной оси, прежде чем обрушиться на землю всей силой своих каких-никаких, а килограммов. И – что за напасть! – каждой своего клеточкой тела прочувствовать, что никакой Перины на этой земле нет – только песок да колючки!
— Ну, я не успел, — промямлил Рон в ответ на гаррин обвиняющий взгляд.
Герой магического мира попытался встать. В левом запястье что-то подозрительно хрустнуло. Спина болела немилосердно. Стараясь не слишком громко охать, Гарри кое-как добрёл до Рона и Джима.
– Ну ты даёшь, чувак! – ухмыльнулся Джим, стаскивая с головы кепку — Пойдёмте, ребята, я познакомлю вас с нашей тусовкой. Если ты, конечно, жив, Дик, — добавил он, подмигнув Гарри обоими глазами одновременно – яркими, пронзительно-синими. Гарри сразу сообразил, что парень был в контактных линзах.
— Нет, я мёртв, — буркнул юноша, потирая предплечье. – Совершенно окончательно мёртв. Поэтому знакомиться с твоей тусовкой пойдёт мой свеженький труп.
Джим жизнерадостно заржал, напяливая свою кепку козырьком назад.

— Карл, — у парня тряслись руки. Он выглядел, как заядлый наркоман, переживавший не лучший период в своей жизни: абстинентный синдром. Боль придавала его худому лицу интересное выражение – такими изображаются святые мученики на мозаиках и фресках.
— Дейл, — хмурый шатен лет шестнадцати.
— Бобби Бриггс, — гордый взгляд.
— Лизи… — платиновая блондинка с готовностью растянула полные губы, изображая страшную заинтересованность. Её умопомрачительную грудь украдкой мял тот самый Бобби.
— Себастьян! – единственный из «тусовки» с энтузиазмом встряхнул руку сначала Гарри, потом Рона.
— Натали, — а эта оказалась дурнушкой. Скобки на зубах, широкие брюки, кривоватая улыбка. Обнажённые руки, все в синяках и царапинах, на когда-то белой, а теперь грязно-бежевой футболке надпись: «Скажи миру: «Нет!»
— Очень приятно, — улыбнулся Гарри сразу всей пёстрой компании. – Я Дик, а это – Бен.
— Чуваки, — сказал Джим. – А хотите круто оттянуться?
— Хотим, чувак, — ухмыльнулся Рон.
— Джим?.. – настороженно спросил Дейл.
— Да всё нормально, брат. Они нормальные ребята.
«Хм… — с сомнением подумал Гарри. – Я ведь именно этого и хотел, разве нет?..»

— Что это, Джим? – спросил Гарри.
— Это наш клуб, чувак.
Дальше Гарри было не до вопросов – да и музыка играла оглушительно, так, что голос терялся среди рокота бас-гитары.
Полумрак, в котором то и дело вспыхивали огни светомузыки, бутылочные осколки под ногами, рука Лизи где-то на талии…
— Потанцуем? – одними губами.
— Я…я не слишком хорош в этом…
— Расслабься. На вот, попробуй, — она протянула ему парочку таблеток весёлого розового цвета.
— Что это?
— А то ты не знаешь.
— Догадываюсь…
— Ну давай! Веселье только начинается, Дик!
— Веселье, — повторил Гарри, глотая таблетки и запивая их водой – стакан ему заботливо преподнес Джим.
«А может, это была не вода…»
Но вообще-то Гарри было уже всё равно. Ему вдруг стало хорошо и весело, с крылатых плечей* будто бы сорвали тяжёлые гири, и, казалось, сделай он один неосторожный шаг – и сразу взлетит…
Гарри летал, сжимая в объятьях смеющуюся Лизи, где-то рядом хохотал Рон, ему вторил бесшабашный Бобби, и даже хмурый Дейл улыбался краешком губ…
По их молодым поджарым телам скользили лучи света – красный, синий, жёлтый…Солист, стоявший на сцене, пел чуть хрипловатым баритоном про неземную любовь, потом его место заняла некрасивая Натали, исполнившая песню «It’s good – to die young», потом какие-то ребята устроили целое шоу, порадовав публику хитами «The Sex Pistols»…
Лизи поцеловала Гарри – от неё пахло мускусом, потом и ещё чем-то неуловимым. Юноша ответил ей – рот Лизи был горячим и влажным, целоваться с ней было приятно: он жевал её губы, как жвачку с освежающим ментоловым вкусом, а Лизи смеялась и просила прекратить – ей было щекотно. Когда они наконец отстранились друг от друга, Гарри внезапно расхохотался чуть ли не до слёз и сказал: «Прости, Лизи, но, кажется, я гей и влюбился в своего профессора, который меня ненавидит».
«Да ладно, Дик, — ответила Лизи, так же весело хохоча, — с кем не бывает?»
Сознание уплывало куда-то в бок и в сторону, но Гарри нисколько не огорчался по этому поводу: это было чертовски смешно!
Они вообще очень много смеялись той ночью.
«А с тобой было?» — удивился Гарри.
Лизи улыбалась своей привычно-жизнерадостной улыбкой:
«Со мной много чего было. Как ты думаешь, кто я такая, Дик?» – в самое ухо, чтобы перекричать звуки «Here we go again» — старьё, конечно, но песня хорошая.
«Ммм…»
Сознание продолжало уплывать, медленно, но неотвратимо.
«Я начинающая, но подающая надежды и очень амбициозная порнозвезда».
«Правда?» — сказал Гарри. Ему было очень весело.
«Ну да!» — ответила Лизи.
«А Карл?»
«Наркоман. Недавно попробовал героин – и подсел. Ему года два осталось, наверное».
Гарри заржал в голос:
«У него такие синяки под глазами! Как у бурундука – щёки! А Дейл?»
«А, этот…поэт-песенник? Его песни никто не понимает – и его это обижает».
«А вы понимаете?»
«Нет, мы тоже не понимаем. Но всегда говорим ему: то, что ты делаешь – это очень круто, Дейл, это не для всех, а для самых-самых. А его родители хотят сделать из него адвоката. Сам понимаешь, почему Дейл проводит больше времени здесь, чем дома»
«А Бобби Бригс?» — Гарри было очень интересно.
«Этому просто скучно. Денег у его папочки хватает, а времени на сыночка – нет. Бобби недавно вышибли из Кембриджа, но его это ничуть не волнует».
«Себастьян?»
«Ничего о себе не рассказывает».
«А что с Натали?»
«Её отец выпивает и избивает её и мать. Натали записалась в секцию кик-боксинга, чтобы научиться защищаться. Не то чтобы у неё хорошо получалось… Зато она скейтер от бога и катается лучше всех в мире!»
Новый взрыв смеха.
Новый приступ любопытства.
«А Джим?»
«Вор. Не обижай его, Дик, пожалуйста. Джим хороший, просто… Он украл твои деньги – а тебе оставил бумажку в пятьдесят фунтов, не больше».
«Ловко!» — восхитился Гарри.
«Дик, попробуй это», — на её ладони лежала таблетка неприятного коричневатого цвета.
«Что это?»
«Это круто!»
«Ну давай», — легко согласился Гарри, размышляя о том, что в том, чтобы быть ненормальным, есть свои неоспоримые преимущества.
Судьбу Натали, Дейла и остальных не назовёшь завидной – ребята прожигали свою жизнь, лишь бы не жить её так, как другие, а как по-другому, они не знали.
А Гарри знал. Всегда знал, только почему-то забыл.
И вдруг вспомнил – сейчас.
А потом он уже ни о чём не размышлял – сознание, так и норовившее покинуть своего владельца, наконец сбежало куда-то, оставив юношу в блаженном беспамятстве сна наяву.
«Ты смотрел этот фильм, «Матрица»? – возбуждённо говорила ему Лизи, пытаясь перекричать рёв музыки. – Хочешь анекдот? Дик, ты слышишь меня? Слушай:
Морфеус протянул руку и раскрыл кулак. На ладони лежали две таблетки: красная и голубая.
— Выберешь голубую, — сказал Морфеус, — и история закончится прямо здесь. Ты проснёшься в своей постели и будешь верить в то, во что захочешь верить. Выберешь красную…
— И окажется, что всё вокруг ненастоящее, а компьютерная симуляция, — подхватил Нео. – И на самом деле я Избранный, герой, я умею летать, знаю кунг-фу…
— Нет, — покачал головой Морфеус. – Никакой этой инфантильной чуши, достойной тринадцатилетнего подростка. Ты не герой и не Избранный, а мир, которого ты так боишься и не любишь, самый настоящий, и чтобы его изменить, требуется нечто большее, чем мечты и таблетки. Добро пожаловать в реальность, Нео**.
Аха-ха! Дик? Правда смешно? После того, как мне рассказали этот анекдот, я окончательно решила работать именно…
Дик?.. Что с тобой, ты слышишь меня? Бобби, по-моему, он отрубился… Помоги мне, Бобби…
…
…

***

— Вы под домашним арестом, мистер Поттер, — довольно мрачно сообщили юноше. Сообщили бодрым хором – все, кому не лень. А лень не было никому – ради такого выдающегося события все взрослые обитатели дома номер двенадцать, Дамблдор, Снейп, Кингсли и мистер Уизли собрались в комнате Гарри и Рона.
— Ваши волосы мы в порядок привели, а что касается всего остального… Хватит с нас уже ваших выходок, — весомо добавила Молли Уизли.
В ответ на это Гарри…промолчал. Похмелье как-то не располагало к длительным дискуссиям о правах и обязанностях. Юноше даже изобразил на несколько опухшем личике раскаяние – Снейпа этим не обманешь, но остальные, похоже, остались довольны.
— Подумаешь, — пробурчал Рон. – Гарри и так никуда выходить не разрешают. Вот мы и…
Вчерашняя ночь и на нём сказалась не лучшим образом.
— А с тобой, молодой человек, мы поговорим отдельно, — подстрекаемый грозным взглядом жены (и незаметной оплеухой по мягкому месту), заявил мистер Уизли.
— Жду не дождусь, — Рон зарылся головой в подушку.
«Как же всё глупо получилось, — подумал Гарри. – И каким образом мы оказались дома?
…Кто-нибудь, убейте меня».
— Ты выяснил, что хотел, Гарри? – добродушно поинтересовался напоследок, перед уходом, Дамблдор.
Юноша поднял на него глаза и медленно ответил:
— Да, сэр. Я понял, что моя жизнь, как это ни странно, прекрасна и удивительна.
— Подобное понимание упрощает действительность, не так ли?
— Вероятно. По крайней мере «всё» уже не кажется мне таким «сложным».
Дамблдор подмигнул ему и вежливо предложил взрослым удалиться. Снейп выходил последним.
— Профессор Снейп, — позвал его Гарри. Снейп нехотя обернулся. – Если вы не принесёте нам Антипохмельное зелье, я не подарю вам на Рождество колпак, как у Санта-Клауса. И двухтомник «Хель» из своей библиотеки – раритет, уникальная вещь! – тоже не подарю.
— Меня изумляет вам способ ведения дел, Поттер. Вы имеете представление, скольких баллов лишится ваш факультет в первый же день – нет, в первую же минуту вашего пребывания в школе? Я вам всё припомню – и что было и чего не было, — с удовольствием отозвался Снейп. Гарри видел, что профессор был почти рад (насколько это вообще для него возможно) тому, что хоть что-то в этом нестабильном мире остаётся незыблемым: небо сверху, вода мокрая, Поттер хамит, Снейп ставит зарвавшегося наглеца на место.
Идиллия, в общем!..
В последней фразе Гарри почуял подвох.
— Чего не было. А ведь ничего не было, сэр. Меня это…удручает. Иногда, — он быстро опустил глаза, чтобы Снейп не заметил притаившиеся в них ехидные искорки.
«Не нужно было этого говорить. Не-ну-жно!
Зато как весело! И этот его взгляд…
Я, кажется, начинаю вести себя как…
…Ну, как я. Только в будущем».
— Считайте, что лишились ещё сотни баллов, — буркнул Снейп, стремительно выскакивая в коридор.
«Испугался, — злорадно подумал Гарри. – Впрочем, нет. Это у него такая манера передвигаться».
Через пять минут в комнате материализовался Кричер с прозрачной склянкой в руке. Одной-единственной склянкой.
— Вот я лопухнулся, — вздохнул Гарри. – Забыл уточнить, что нам нужно две порции. Ну ничего. Кричер, поставь зелье на стол и передай профессору Снейпу большое спасибо. И заодно скажи, что том «Хели» он честно отработал. Один-единственный том.
— Как мерзкий хозяин смеет приказывать Кричеру дерзить тёмному магу? – проворчал Кричер и исчез. После того, как с ним поработали в начале лета авроры, домовик стал как шёлковый – почти. Хамил постоянно («Под стать хозяину», — язвил Снейп), но приказы выполнял неукоснительно. Гарри было интересно, что же с ним такое стало.
«Поговорили», — объяснил однажды Кингсли.
«Исчерпывающий ответ», — подумал Гарри, вспомнив почему-то Дамблдора, и выбросил происшествие с домовиком из головы. Какая разница, в самом деле.
Через пару секунд на столе возникла ещё одна склянка, аналогичная первой.
— За нас! – провозгласил Гарри, передавая её Рону.
Парни чокнулись, выпили дурно пахнущую мутную жижу («И почему зелья никогда не бывают со вкусом клубники?» – вяло думал Гарри) и завалились спать.

*У «Наутилуса» есть такая песня:

«Одинокая птица, ты летишь высоко
В антрацитовом небе безлунных ночей,
Повергая в смятенье бродяг и собак
Красотой и размахом крылатых плечей».

Особенно мне нравится второй куплет:

«Чёрный ангел печали, давай отдохнём,
Посидим на ветвях, помолчим в тишине.
Что на небе такого, что стоит того,
Чтобы рухнуть на камни тебе или мне?»

**В тексте используется анекдот неизвестного происхождения. Всё принадлежит тому, кому принадлежит.