Соколиная охота

Часть II, глава 1

Соколиная охота.
Часть 2.

Офис. Здесь странно после шести,
Когда сумерки отхаркивают быль:
Она уходит, чтобы снова прийти,
Уходит курить в ковыль.
У ночи нет для неё ничего,
Да и были для ночи нет –
Только звёздный крылатый дымок
Плохоньких сигарет,
Только неоновые зайчики
Пляшут неоновой рябью
По рельсам речных трамвайчиков
Да сбиваются в стаю
Бывшие школяры,
Чтобы обрасти шерстью,
Перекувыркнувшись,
И настигнуть в подъезде
Кого-нибудь ненужного,
Мнившего себя бессмертным.
Мы прочитаем утром
В хрустящих своих газетах:
«Убийство на Чистопрудном»,
«Новый утопленник»,
«Куренье вредит здоровью»,
А где-то…
Где-то небыль, как маньяк с топором,
Караулит свою сестрицу,
Не решаясь нырнуть следом за ней
В ковыль,
Русалка бьёт рыбьим хвостом
По воде,
И плещет крылами птица,
И боги горстями швыряют на землю
Звёздную пыль.

Глава 1, где Гарри не знает, мерить ему лес поленьями или гектарами.
А другой Гарри решает дискредитировать Снейпа*.

…Гарри Поттер открыл глаза. На сей раз его разбудила не боль в шраме.
Это была боль совсем иного рода. Боль старательно забытых когда-то событий, которые вынырнули вдруг из глубин памяти, чтобы напомнить о прошлом.
В случае с Гарри – о будущем.
Он вспомнил. Пусть не всё, но многое. Какие-то разговоры про богов, но смутно. Парня в обитом красным бархатом кресле. Ровный строй красивых винных бутылок.
И он вспомнил имя своего любовника.
«Как там выразился мой не в меру смешливый двойник? «От полного тотального пиздеца меня отделяет всего несколько несказанных слов»?..
Гарри Поттер покосился на соседнее кресло, в котором мирно спал один очень уставший зельевар.
Северус Снейп тоже не выпил сегодня зелье Сна-без-Снов.
Гарри оставалось надеяться на чудо. Например, что Снейпу приснятся его бутылки, или лаборатория, или на худой конец сериал «Твин Пикс», который тамошний Гарри заставил тамошнего Снейпа посмотреть. Сериал-то длинный, экранного времени как раз хватило бы на остаток ночи!..
Невнятное бормотание заставило Гарри вздрогнуть: Снейп просыпался.

Однако, прежде чем Снейп успел открыть глаза – Рон всегда сравнивал их с «чорными-чорными»** сливными отверстиями в унитазе – произошло одно знаменательное событие, которое, как понял впоследствии Гарри, и определило дальнейший ход всей этой банальной, в сущности, истории, сплавленной из нитей человеческих жизней, вытканных скупыми мойрами.
Какой стороной повернулось бы Колесо Фортуны, войди в дом Гермиона получасом позже?
Ответа Гарри не знал.
Конечно ли число вариантов несбывшегося, «того-что-могло-бы-быть-если-бы-не»?
…Если бы Гермиона приехала не сегодня.
…Если бы в семь утра с Молли Уизли приключилась истерика.
…Если бы Натан тайком прокрался на кухню и, перепутав спросонья лауданум*** с лимонадом, от души хлебнул из бутылочки – и неизвестно ещё, выжил бы. Весь дом на уши поставил бы, это точно. Каким-нибудь отрезанным ухом дело бы не ограничилось.
…Если бы.
Вряд ли вообще кто-либо имеет столь специфический опыт, как сотни, тысячи чуть по-разному прожитых жизней, чтобы разгадать эту загадку. В любом случае, этот гипотетический «кто-либо» явно не из тех, кто охотно делится своими тайнами с широкой общественностью.
И хвала Мерлину.

— Слава богу, Гарри! С тобой всё в порядке!
В дверях дома номер двенадцать стояли омерзительно улыбающийся Кингсли Шеклболт и Гермиона, ухитрявшаяся улыбаться ещё более омерзительно, чем Кингсли – хотя дальше, казалось бы, некуда. За их спинами разгорался рассвет: омерзительно яркий летний денёк брал разгон, чтобы в кои-то веки порадовать лондонцев тёплой солнечной погодой. Впрочем, не выспавшихся – очень не выспавшихся, чрезвычайно сонных и катастрофически уставших – людей обрадовать вообще сложно, а именно такие индивидуумы собрались в то утро в гостиной Гарри Поттера.
Вот уж поистине омерзительные типы.
— Ладно, — сказал Кингсли. – Я немного спешу. Вернее, я страшно опаздываю. Пока.
И аппарировал.
Гарри поднялся с кресла и пошёл к девушке, разражаясь на ходу пространной речью:
— Привет! Со мной всё отлично, Гермиона. Лучше не бывает!.. Впрочем, нет, бывает – после пары чашек кофе. Сейчас я как раз собираюсь провести сложный магический ритуал: превратить полудохлого зомби – я себя имею в виду – в Супермена. Супермен, Рон, — уточнил юноша, — это такой хмырь с плечами титана и слоновьими ногами, который может – всё! Если хотите принять участие в страшном магическом ритуале, достаточно расписаться кровью на специальном бланке и получить от меня честно заслуженную чашку кофе. Где же она?.. Не чашка, бумажка… – Гарри демонстративно порылся в карманах и огорчённо констатировал: — Всё время её где-то забываю! Ладно, сейчас наколдую ещё…
— Ну уж нет! – Гермиона рассмеялась и бросилась Гарри на шею. Тому оставалось только удивляться её сдержанности: раньше девушка выдерживала не больше дюжины секунд кряду – после чего кидалась душить невинную жертву, называя эту пытку дружеским объятием. А сейчас Гермиона продержалась с полминуты – вот уж поистине достижение!..
Гарри обернулся и подмигнул Рону, после чего с удовольствием сомкнул руки на спине подруги, всеми силами изображая душевный трепет. Рыжий ответил целой пантомимой, суть которой сводилась к следующему: «мне-не-нравятся-твои-игры», — сигнализировал Рон бровями; «прекрати-немедленно», — намекал взгляд его выпученных глаз; «зачем-ты-это-делаешь?», — вопрошала хмурая складка на лбу.
«Затем, что он тоже смотрит, — подумал Гарри. – И как, чёрт возьми, он смотрит!..»
Пристально. Может быть – с ноткой ревности. И уж точно в его зрачках плещется целый океан презрительного неодобрения!
Утопиться можно.
Гарри был в восторге. Единственный быстрый взгляд в сторону Снейпа – и уже столько информации, которую следовало бы осмыслить и сделать соответствующие выводы!..
Впрочем, предположить Гарри мог только одно: Снейп явно видел во сне что-то такое…ну, словом, нечто. Иначе он бы так не смотрел. Он бы вообще никак не смотрел! Для Северуса Снейпа недельной давности существовало множество гораздо более любопытных вещей, чем всякие там Гарри Поттеры, их растрёпанные подружки-зазнайки и ревнивые друзья с замашками талантливых персонажей Шекспира.
А Гермиона всё смеялась:
— Решил поиграть в Мефистофеля? Ну уж нет, душой за кофе платить не буду!
— А поцелуями? – невинно осведомился Гарри.
Рон побагровел.
Герой магического мира понял, что его занесло, причём в ту степь, откуда живым и здоровым можно и не выйти. Только мёртвым и больным…
— Хватит изображать из себя Отелло, Рон! Ревность тебе не к лицу, — улыбнулся Гарри, отпуская, наконец, Гермиону – чтобы девушка с восторженным взвизгом повисла на ошеломлённом Уизли. Который, хвала Мерлину, продолжал сидеть в кресле – так что обошлось без трюков типа «вниз через голову об стол».
Впрочем, до того как обнять Рона, Гермиона вполне чинно поздоровалась с Молли Уизли и профессором Снейпом (получив в ответ странный взгляд, сухой кивок и выговоренное сквозь зубы приветствие – от обоих), сказала «Привет!» остальным; все приличия были соблюдены, словом.
— Твоё предложение ещё в силе?
— Кровь не обещаем…
— Но другие бесценные жидкости наших организмов – целиком в твоём распоряжении!
— Это, конечно, чертовски любезно с вашей стороны, — проворчал Гарри, — но я как-нибудь обойдусь.
Близнецы синхронно ухмыльнулись.
— Ты какой-то не такой, дружище. Тебя часом не подменили? – спросил Рон, усаживая Гермиону рядом с собой в кресло – благо места хватало.
— Кто?
— Злобные враги!
— Зачем?
— Согласно своему злодейскому умыслу!
Гарри сделал вид, что задумался:
— Может быть…по крайней мере, это всё объясняет.
— Что?
— Всё! – весомо ответил Гарри. — Гермиона, — вспомнил юноша, — давай я познакомлю тебя с Шаком и Натаном.
Оборони, дотоле молча сидевшие на диване, вскинули головы. Шварц поднялся и пожал руку робко подошедшей девушке.
— Это Гермиона Грейнджер, моя подруга, — успел вклиниться Гарри. – А это Шак Шварц, мой, эээ…
— Должник, — глухо закончил оборотень.
— Друг, — твёрдо возразил Гарри, наконец раз и навсегда решивший для себя этот вопрос. – Друг. А вот тот парень на диване – Натан Коломбо, он тоже друг.
Красноволосый подмигнул Гермионе, но с дивана подняться не удосужился.
— Ужасный тип, — уточнил Гарри, — настоящий панк.
— У тебя какие-то странные представления о панках, щенок, — проворчал Коломбо.
Гермиона вопросительно взглянула на Гарри: дескать, тебя щенком назвали, а ты молчишь. Может быть, и впрямь подменили?!
— Понимаешь, эти ребята имеют обыкновение раз в месяц превращаться в очаровательные пуфики с клыками бенгальских тигров…
— Щенок, в ухо схлопочешь!
«На их наречии слово «щенок» — всё равно что «ребёнок», — снисходительно подумал Гарри.
— …Но в остальном они очень милые люди.
— Когда спят зубами к стенке, — ехидно добавил Фред.
Коломбо демонстративно клацнул этими самыми зубами.
— Это надолго, — констатировал Гарри, глядя на открывающего рот Джорджа, — пошли на кухню, кофе готовить.
— Всё-таки ты какой-то подозрительно весёлый, — заметил рыжий, повышая голос, чтобы перекричать ругающихся в своём уголке близнецов и оборотней. Это было похоже на телевикторину: два дивана стоят друг против друга, участники враждующих команд по очереди открывают рот и высказывают своё мнение о противниках…
Зрители внимают и трепещут.
— Потому что жизнь чертовски прекрасна, Рон!
Спустить второе за утро слово «чертовски» в устах нелюбимого ученика Снейп не смог:
— Следите за языком, Поттер!
— А зачем за ним следить? Языком работать надо. Сэр! – и Гарри поспешно ретировался, оставляя за спиной Рона и Гермиону с одинаковым выражением растерянности на вытянувшихся лицах.
А вот Снейп удивлённым не выглядел. Ни капельки.

***

После двух чашек кофе Гарри окончательно проснулся и наконец-то испугался по-настоящему: алчущие взгляды из-под пушистых ресниц раньше юноше были не свойственны, равно как и подозрительные абсолютно несмешные сальные шуточки, направленные на…
Ох.
Снейп его убьёт.
И в данной ситуации зверское убийство звезды магического мира взбешённым зельеваром было бы, как говорится, «меньшим злом». Потому как в том случае, если Мальчику-Который-Выжил удастся в очередной раз оправдать своё гордое прозвище, Гарри придётся столкнуться с большим из двух зол, то бишь своим Альтер-эго. Это самое Альтер-эго сегодня уже вышло из-под контроля и продемонстрировало восхищённой публике себя любимого. Впрочем, Гарри знал, что его двадцатичетырёхлетняя копия способна на большее.
О да, чёрт возьми. На большее.
Много большее – начиная с почти невинных экстатических вакханалий и заканчивая массовыми убийствами. Подробностей Гарри не помнил. Ему вполне хватало некоего интуитивного знания о том, что мог бы сотворить тот парень, начальник убойного отдела аврората, будь у него сегодняшним утром настроение чуть похуже, чем «совершенно прекрасное».
Гарри понял, что возможные перспективы его не прельщают.
И ещё… ведь имелось это самое «ещё» — чтобы до кучи. Проблемы имеют обыкновение приходить, трогательно держа под локоток своих друзей – так уж всё устроено.
Гаррино «ещё» звалось Снейпом.
Снейп.
Альтер-эго хотело Снейпа. Альтер-эго было помешено на Снейпе.

Я думаю, умру ли я прежде, чем стану целиком и полностью – его?
Уже сейчас я готов расплыться бледной кляксой по его коже, растечься по его венам красными кровяными тельцами, поселиться в его сердце грядущим инсультом.
По ночам я вжимаюсь в него так, словно хочу им стать.
Вообще-то, действительно хочу.
В сущности, он выиграл ещё до того, как взял карты в руки.
Просто потому что он – это он.
Чудом ухитрившись в своё время не подхватить бациллу со звучным названием «Нормальная человеческая жизнь», я всё-таки попался – заболел Снейпом и утратил себя.

И – новость дня – этот Снейп тоже хотел гаррино Альтер-эго. Гарри понимал это так же хорошо, как знал чулан под лестницей в доме Дурслей. Снейп его хотел. Это читалось во взгляде зельевара, таком же тёмном и тяжёлом, как беспросветная муть утреннего похмелья. Всепоглощающий взгляд, да. Всепоглощающая страсть. Всепоглощающий абстинентный синдром. Гарри чувствовал себя, как человек, которому отняли руку до самого плеча. Руки больше не было, но, тем не менее, она ухитрялась болеть: нервные окончания посылали в мозг сигналы об откровенно паршивом состоянии несуществующей конечности.
Гарри было хуже. У него отняли Снейпа. В честь этого события гаррины нервные окончания были в глубоком нокауте. Если бы им дали право голоса, они орали бы благим матом.
Чёрт знает что творится.
Просто чёрт знает что.
«Ну уж нет, — взбешённо подумал юноша. – Я не собираюсь… Это безумие, Мерлин меня подери. Я не пойду на поводу у этого бешеного типа, который с ума сходит по сальноволосому мерзавцу. Я не-на-ви-жу Снейпа! Я НЕНАВИЖУ, когда меня к чему-то принуждают!!»
За пару минут Гарри составил отличный план действий. Простой, как устройство трёхногого табурета, однако не лишённый некоторой доли изящества.
Пункт первый: оборвать все контакты со Снейпом, чтобы исключить возможность связи между ними в будущем (ещё раз: Гарри не-на-ви-дел, когда его принуждают к чему-либо – и абсолютно неважно, скажется ли это «что-либо» для юноши благом или злом). Для этого его придётся убить или посадить в Азкабан. Гарри склонялся к последнему варианту: проще было выполнить. Необходимо было всего лишь доказать, что именно Снейп зарезал Лилу – а Гарри не сомневался, что это был именно Снейп. Учитывая некоторые подробности жизни зельевара, которые юноше так своевременно довелось узнать… Да, вне всякого сомнения, это был Снейп.
Впрочем, если даже и не он – какое это имеет значение? В силу обстоятельств Гарри неплохо знал тонкую науку фальсификации улик, подлога и «подставы». Подставить Снейпа было проще простого – как два пальца…
Словом, проще простого.
Пункт второй: выяснить природу насылаемых сновидений. Гарри склонялся к мысли, что они принадлежали к какой-то малоизученной области чёрной магии и были…чем? Злостными кознями Волдеморта? Злостными кознями Снейпа? Злостными кознями неизвестного Гарри тёмного мага, преследовавшего свои извращённые цели?..
Все эти вопросы требовали ответов – немедленно!
Ну или хотя бы завтра. Потому что день сегодняшний Гарри решил послать к чёрту и наконец-то хорошенько выспаться. И заодно посмотреть очередную серию этого затянувшегося телесериала под названием «Вторая жизнь Гарри Поттера».
Почему бы, собственно, и нет?..
Главное, не забывать о правилах техники безопасности. Сразу после пробуждения человеческий разум наиболее уязвим – и в этот момент взрослая копия Гарри замещает свою шестнадцатилетнюю версию и получает власть над гарриным телом и мыслями. Значит, сначала следует отделить себя от чужого, затем изгнать незваного гостя, а уж потом приступить к самому главному.
Да. Именно. К самому главному.
К выполнению Плана.
С блаженной улыбкой Гарри пожелал всем доброго дня и отправился на долгожданное свидание с собственной подушкой.

— И что мы будем делать? – спросил я. – Кровавые ритуалы устраивать, да? Нет! Кровавые оргии? Да? Нет, пусть это будет кровавое цирковое представление: бледные девственницы на белых единорогах – лошадкам рога из фанеры приделаем и покрасим серебряной краской, нечего настоящих единорогов мучить – несутся по кругу на фоне кроваво-красной цирковой арены… Правда романтично? Не оформившиеся толком грудки девушек чуть подпрыгивают в такт тяжёлой поступи лошадей, а мы… Мы по очереди кидаем в эти блаженные трепетные лоскутки молочно-белой плоти режущие заклятия… Алые розы распускаются на бледных до синевы телах, кроваво-алые розы, злые цветы. Такой вот тир для любителей «остренького». Специи для специалистов. Специфика для спец-клиентов. Специально для… — на этом месте моя фантазия заглохла, и я требовательно спросил: — Ну, так что там пишут в твоих пыльных книжках?
— Заткнись, Поттер.
— Не могу. Я волнуюсь. У меня плохое предчувствие.
— Альбус часто так говорил после обедов у Николя, — задумчиво сказал Снейп, небрежно откидывая на край стола одну книгу и тут же берясь за другую.
— Фламель его каждый раз травил? За что?! – я не сразу понял, о ком идёт речь. Но когда понял – от души восхитился.
— Нет. Просто он был очень хлебосольным хозяином и почитал за великое оскорбление пренебрежительное отношение к его несомненным кулинарным талантам. Гость рисковал быть обвинённым в «пренебрежительном отношении», если не пробовал хотя бы одно из сорока восьми, кажется, блюд – такое количество Николя считал идеальным для более-менее приемлемого обеда. Первоклассный обед в исполнении Фламеля, я полагаю, не осилил бы даже Гаргантюа при посильной помощи Пантагрюэля.
Я заржал.
— Значит, Альбус говорил: «У меня плохое предчувствие…», — тем же голосом, какой он приберегал для особо важных сообщений, а потом…
— Да, Поттер, да. Заткнись, наконец, и не мешай мне работать.
— …А потом, — не слушая Снейпа, продолжил я, — он бежал в комнату стратегического назначения, проклиная «долбанного временно бессмертного Фламеля» и сетуя, что надо бы обновить запас туалетной бумаги, опять!!
— «Временно бессмертный» — в этом что-то есть, — сказал Снейп. Потом раздражённо добавил: — Впрочем, не уверен, что Альбус употреблял именно слово «долбанный».
Я свалился со стула на пол и тихонько взвыл от восторга.
— Твою Моргану, Поттер! У тебя инстинкт самосохранения атрофировался, не так ли? Дай мне в конце концов дочитать этот абзац или я превращу тебя в ощипанную курицу!
Меня – в курицу?!
В петуха, тогда уж…
— А мне что делать? – капризно протянул я.
— Займись чем-нибудь полезным. Ляг спать.
— Ты первый начал, — невпопад проворчал я. Мы уже вторые сутки торчали в библиотеке дома номер двенадцать. А до этого нам пришлось закопаться ещё в двух – хогвартской и министерской. Снейп старательно листал древние рукописи, а я сиднем сидел, потом лёжнем лежал, под конец прыгал прыгунчиком сам с собою в классики. Я ошалел настолько, что прочитал «Властелина Колец», трёхтомник, подаренный Гермионой на прошлое рождество. Впрочем, книга меня не слишком впечатлила. Двадцать четыре – это на десять больше, чем четырнадцать, а именно в четырнадцать, по моему мнению, следует читать подобные вещи. Так что я опоздал – лет на десять.
С горя я открыл «Тибетскую книгу Мёртвых» и погрузился в пучины экзистенциального ужаса. «Экзистенциальный ужас» — любимое выражение Снейпа. Он всегда говорит эти слова с ехидством, и я думал, что он вообще не верит ни в какой ужас, особенно экзистенциальный – вот уж дурость-то, думал я, этот ужас – кто вообще его придумал? Звучит-то, может, и неплохо, а на самом деле…
На самом деле. Когда я сообразил, каковы взаимоотношения Снейпа и ужаса на самом деле, было уже поздно: я привык произносить эти слова, подражая своему компаньону, — то есть, с презрением. Не с трепетом, отнюдь.
А Снейп, оказывается, действительно боялся.
Хобби у него было такое.
Некоторые умеют любить. Некоторые любить не умеют. Некоторые имеют тонкую душевную организацию и эмоциональную палитру, насчитывающую с полсотни оттенков всех цветов. Некоторые боятся как бреются – без огонька и того характерного стеклянного блеска в глазах, который обычно свойственен человеку, неподвижно стоящему на путях перед стремительно приближающимся поездом.
Снейп бояться умел. У него, можно сказать, был талант к страху. Мы оба это знали.
Только я периодически забывал о столь незначительной детали – чтобы, проснувшись вдруг ночью, поймать тяжёлый взгляд Снейпа, направленный, допустим, на оконную занавеску, по которой ползла какая-то очень подозрительная тень.
Я знал, что на окне стоит кактус.
Снейп знал, что на окне стоит кактус.
Я знал, что занавески колышутся под лёгкими порывами свежего ночного ветерка.
Снейп знал, что занавески колышутся под лёгкими порывами свежего ночного ветерка.
Я знал, что силуэт на тёмной ткани напоминает фигуру маньяка с топором.
Снейп знал, что за занавеской прячется маньяк с топором. И в то же самое время маньяк с топором был кактусом. Это невозможно объяснить. Снейп жил в зыбком, изменчивом мире, ступал по топкому болоту собственных страхов, будто Христос по водной глади, но иногда выдержка зельевару отказывала, и он проваливался – вниз, в кошмар, в ту реальность, которой принадлежала его душа, в ту реальность, которая владела его телом и сердцем, и миром его, и помыслами.
Иногда ему удавалось утянуть меня за собой. Тогда мы лежали в обнимку и часами старательно пялились в темноту, на едва заметную тень человека с топором, ждущего, пока нас сморит сон, чтобы…
Ох.
Я знал, что под кроватью живёт змея. Я знал, что в шкафу обитает демон Странного Полуночного Стука. А из тумбочки колыбельные мне пела баньши – голосом моей матери, которой я никогда не знал. Зеркала пенились под ударами заключённых в них одиноких отчаявшихся душ.
Но всё это ночью…
Утром я думал, какой же я всё-таки кретин. Утром всё было слишком ярким, шкаф – просто шкафом, а вилки за завтраком не пытались выколоть мне глаза. Что же касается Снейпа…
Для Снейпа не было «утра». Его преследовали силы, сущность которых была недоступна моему рассудку, — и он жил с этим. Он просыпался и засыпал, чистил зубы и курил, варил зелья и кашу, убивал людей и смывал за собой в туалете, и всё это время вокруг него клубились тени и призраки, умирали и вспыхивали сверхновые, кричали демоны и дышали невидимые глазу смертельно раненые птицы…
Он всегда был очень сильным, этот Снейп. Я бы умер на месте, случись со мной подобное!..
А он – он не умер.
Я помню одно утро, когда мы лежали обнявшись, и он сказал, что я ему помогаю. Что так ему легче. «Что «легче» и как «так»? – хотел спросить я. Но не спросил. Я всё-таки не совсем идиот.
Так, серединка на половинку.
Иногда я думал, что у него шизофрения. У всех нас – коллективная шизофрения.
А магии не бывает.
Ну не бывает магии и всё! Это общеизвестно. Это общеизвестно мне.
— И это нормально, — говорил Снейп, и я ржал как проклятый, услышав в его устах слово «нормально». – Знаешь, почему чистокровные маги презирают маглов?
Я не знал.
— Потому что чистокровные чувствуют – каждой клеточкой своего выхолощенного поколениями кровосмесительных браков существа ощущают, что грязнокровки на самом деле в магию не верят. Не верят! Не верят – но пользуются. Пользуются – и не верят.
— Хочешь сказать, что с чистокровными дело иначе обстоит?
— Исторически сложилось, Гарри, что чистокровные британские семьи обычно принадлежат тёмной магии – без остатка. Тьму проще понять. Её проще любить. Поэтому…
— Поэтому, — повторил я.
— …Поэтому для них магия не сводится к механическому маханию волшебной палочкой и произнесению абракадабры намертво зазубренных звуков. Всё гораздо сложнее. И магия существует не в куске дерева, а – повсюду. Однако тёмная магия связана, как правило, в большинстве своём с кровью, смертью и страстью. Это отпугивает маглорожденных. Вернее будет сказать, что грязнокровок отпугивают сами чистокровные, рассказывая страшные сказки про чёрный-чёрный дом, в котором живёт чёрный-чёрный маг, читает свои чёрные-чёрные книжки и спит с чёрными-чёрными американками. Целым гаремом. Неофиты, услышав такие богопротивные страсти, начисто избавляются от желания лезть куда не следует. Дальновидным магам вроде Альбуса не нужны волшебники. А нужны – маглы, способные превратить табуретку в кошку и написать ежегодный отчёт.
— Страстью, — повторил я. – Страсти.
Всё это было выше моего понимания. Всё это было выше человеческого понимания вообще.
Всё это было как-то слишком.
Мне хотелось порой, чтобы мир мой был простым и понятным. Чтобы меня, как и остальных неудачников, беспрестанно преследовали все эти житейские обыденные радости – работа от звонка до звонка, скорые перетрахи с разжиревшей женой на сальном диване, запах кошачьей мочи в квартире и эпитафия на могиле: «Он выкинул свою жизнь на помойку. Сей пример достоин всяческого подражания!»
Случались моменты, когда мне хотелось быть Сизифом, бесконечно толкающим в гору свой неподъёмный и нежно любимый камень. Повод для гордости – смотрите-ка все, как мне хреново!.. Вот такой я – качу камень в гору, качу… Бесполезный и плохо оплачиваемый, в общем-то, труд. Но разрекламированный СМИ, он стал всеобщим фетишем – и вот уже убелённые сединами старцы втирают своим невинным внукам, что это очень круто – катить камень в гору, катить, катить, целую вечность и ещё чуть-чуть.
И старцы не врут, то есть – совсем.
Гора-то и впрямь крутая.
Можно говорить неправду и при этом не солгать ни разу. Дети хотят поскорее вырасти. Они послушные дети и родителей своих любят. Дети просят: «Купи мне камень, папа! Мама, купи мне гору!» Они хотят самый красивый и большой камень и самую стильную и большую гору. Если переводить эту метафору на нормальный повседневный язык, то люди жаждут должность повыше – самую высокую, если можно! И дела, дела… Тратить человекочасы на бумажки, обеспечивающие новые человекочасы. Тратить время своей единственной и неповторимой жизни на то, чтобы…
Чтобы.
Это круто, да. Это круто.
Жаль, что сие простое человеческое счастье уже давно не для меня – моим проводником по миру стал Снейп – так почему-то вышло! – и он показал мне другую сторону реальности, страшную и неприятную, в общем-то, сторону, даже хуже этой бодяги с Сизифовым трудом, но не всё коту масленица, как говорится. Судьбы, как и родителей, не выбирают. Проводников тоже. Иначе я предпочёл бы что-нибудь вроде платиновой блондинки с ногами отсюда и до Австралии и полным отсутствием всякого присутствия интеллекта на хорошенькой мордашке.
Увы мне.
Я захлопнул книгу.
— Так чем мне всё-таки заняться, Сев? Девственниц искать? Извини, не буду: за невыполнимые задания не берусь. Всё-таки это Лондон. Англичане вообще проводят свою юность, тусуясь за гранью выживания, а уж лондонцы…
— Нет, — задумчиво ответил Снейп, перелистывая страницу. – Не надо девственниц.
— Лягушек сам ловить будешь, — пригрозил я.
— Лягушек тоже не надо. Гарри…нам нужен лес.
«Раз плюнуть», — подумал я.
— Сколько тебе потребуется древесины? Мерить будем поленьями или гектарами? — мой деловитый тон вызвал у зельевара косую улыбку.
— А знаешь, Гарри, — казалось, Снейп пристально вглядывается в одно очень интересное пятно на потолке и не обращает на меня никакого внимания, — почему все маги без исключения не любят маглов и предпочитают держаться подальше от достижений научно-технического прогресса? Рыжих оригиналов с интеллектом чуть уступающим обезьяньему вспоминать не будем: мир не без добрых людей, мир не без уродов, в мире вообще много чего есть…
— Почему? – уныло спросил я, прерывая его тираду: о мистере Уизли Снейп мог распространяться бесконечно.
— Потому что техногенный мир противостоит магическому. Потому что в городах магия избирает стиль вечно агонизирующего существования: умирает от смертельной отравы и никак не может умереть, ведь она бессмертна. Мир маглов наступает – мы вынуждены отступать.
— Чего? – не понял я.
— Гм. Ты просто должен знать, что ритуал нигде, кроме как в лесу мы провести не сможем, — снисходительно пояснил Снейп (раньше у него не было привычки к подобной манере выражаться. Говоря по совести, раньше он бы проехался по сомнительному наличию мозгов в моей черепной коробке, я бы обиделся и швырнул в него чем-нибудь – табуреткой или «круцио», не суть важно, – и понеслось… В какой-то момент – истекая кровью после очередных «выяснения отношений» — мы поняли, что зашли в тупик. И что надо меняться. Уж как-нибудь. Чтоб без «окровавленных киев в заднице» и прочих милых вещиц. Тогда-то у Сева появилась эта отвратительная привычка говорить со мной как с нашкодившим кутёнком, когда мне случится сказать глупость, а я…я стал сдержаннее. И вместо «круцио» теперь использую ватноножное проклятие. Не так уж и часто мне приходится это делать – тут надо отдать Севу должное).
Я подумал: «Так вот почему до Хогвартса семь вёрст по буеракам! В этом есть высший смысл!»
Потом вспомнил:
— В чём будет заключаться ритуал?
Кажется, моё любопытство зельевару пришлось не по душе. Он явно предпочёл бы этого со мной не обсуждать. Нет уж!
— Убивать тебя будем, — буркнул Снейп, — долго и некачественно, как в больнице обслуживают.
Вот тут я крепко задумался.
У меня был выбор между продолжительной истерикой с утробным воем и битьём посуды и глубоким – часов на семь – обмороком, плавно переходящим в младенческий сон. Это был сложный выбор. У каждого из решений были свои плюсы и минусы. Я леветировал себе пива и решил бросить монетку.
Она, разумеется, упала ребром.
Я укоризненно посмотрел на Снейпа.
— Извини, времени нет, — хмыкнул зельевар. – Давай с обмороками и истериками как-нибудь потом?
Потом так потом.
Я вообще не привередливый.
По большому счёту, я ангел во плоти.

*Что-то мне это напоминает… 😉
**Вряд ли Рональд Уизли знаком с творчеством А. Блока. Так что «чорный» через «о» — это от неграмотности, конечно…
***Яд. Входит в классический состав «коктейля» декадентов наряду с абсентом. Напившись однажды этого чудного эликсира, Винсент Ван Гог оттяпал себе ухо. Впрочем, слухами о полной психической несостоятельности великого художника в те времена – да и сейчас тоже – земля полнилась. Что совершенно не помешало ему прославиться. Всемирно. И – традиционно – посмертно.
…что он делает на кухне? Сие науке неизвестно и остаётся на совести автора.