Соколиная охота

Часть I, глава 5

Глава 5, где Гарри лезет, куда не просят.
И традиционно получает по носу.

Тёплая рука на лбу. Мягкий валик подушки под щекой. Так тихо…так спокойно. Как будто он дома.
Как будто всё правильно.
Вот летит пчела. Жужжание кажется оглушительным. Неожиданно шелест маленьких крыльев смолкает, и Гарри понимает: насекомое, вероятно, уселось на лепесток фиалки, которая стоит на столике в вазочке рядом с его кроватью. Это точно фиалка, мальчик чувствует запах. Может быть, там их целый букет.
Рука неожиданно исчезает, и Гарри хочется хныкать, как маленькому: ему становится холодно и одиноко.
Кто-то устало вздыхает, ладонь возвращается на своё законное место.
Хорошо.
Гарри прислушивается к чужому дыханию. Минута летят, как капли весеннего дождя, весело просачиваясь сквозь пальцы.
Внизу, на кухне, раздаётся командирский голос Молли Уизли. Гарри ничему не удивляется. Он пытается различить знакомые заклинания; ему даже удаётся опознать парочку. Наверное, скоро позовут завтракать.
Мальчик осторожно поднимает руку, проводит пальцами по чужой ладони, тёплой и чуточку шершавой, с коротко обрезанными ногтями.
Он засыпает со счастливой улыбкой на губах.
Сны ему не снятся.

В следующий раз мальчика разбудил свет послеполуденного солнца – окна в комнате Гарри располагались так, что настырное светило могло посетить помещение с ревизией не раньше двенадцати дня. Юный маг улыбнулся лучам, щекочущим ресницы, рывком вскочил с кровати и огляделся.
В комнате никого не было.
Только взгляд цеплял букет фиалок в хрустальной вазочке – явно чужеродный здесь, в этом довольно мрачном, несмотря на солнечные зайчики, скачущие по полу, помещении.
Гарри вспомнил: такое уже было с ним, мальчик просыпался в доме, наполненном ароматом незамысловатых, но отчего-то любимых хозяином цветов.
Как по заказу, в сознании мелькнула вспышка видения.

Фиалки. Запах фиалок. Принюхиваюсь. Аромат свежесваренного кофе и тостов. Открываю глаза. Снейп. Кривится, протягивает мне стакан, требует выпить.
Спрашиваю непослушными губами, что это.
— Зелье выведет яды из вашего организма.
— Яды?
— Наркотики, Поттер.
Пью, с усилием приподнимаюсь на кровати – чтобы в следующую минуту рухнуть обратно в чернильную темноту сна.

Короткий диалог, взаимное недоверие.
Недоумение в остекленевших зелёных глазах, презрение в чёрных.
Гарри вспомнил руку на своём лбу, радость оттого, что кто-то просто дышит рядом, и какое-то немыслимое, ирреальное даже ощущение правильности происходящего, как будто мальчик наконец-то оказался дома – пусть у него никогда и не было настоящего дома, но к чему помнить об этом, когда чья-то тёплая ладонь отгоняет кошмары лучше всякого оберега?
И кого волнует, что ладонь принадлежит чёртовому зельевару, этому сальному уроду, чьё поведение невозможно предсказать также, как и прихотливый полёт колибри?
Нет, всё-таки волнует, решил Гарри.
Какого чёрта этот ублюдок Снейп притащил ему фиалки, да ещё и сидел полночи с самым ненавистным из своих студентов?!
Убаюкивая…
Буквально за ручку вытягивая из кошмаров…
Заставляя мальчика чувствовать себя защищённым…
И счастливым.
Гарри мрачно покосился на фиалки.
У него действительно был повод для некоторого недоумения.
И целый миллион вопросов. К примеру, почему сразу же после ухода Ремуса в дом на Гримаулд-Плейс 12 заявился Снейп, раненый Снейп, который едва мог держаться на ногах?.. Зельевар явно был не в себе, иначе бы не принял посильной помощи самого ненавистного из своих студентов. Тогда Гарри не обратил на этот факт особого внимания – не до того было, но сейчас… Тут есть о чём поразмышлять.
И не будь он Гарри Поттером, если не выяснит таинственных мотивов Снейпа! – с этой мыслью, набатом звучащей в сознании, мальчик отправился умываться.

— Прелестно выглядишь, милый, — мурлыкало зеркало в ответ на его вымученный оскал, который мальчик тренировал уже минут пять. Жалкая гримаска постепенно, в результате неимоверных мускульных усилий, превращалась в излишне жизнерадостную дебильную ухмылку, что Гарри не слишком-то устраивало. Впрочем, пусть лучше Уизли увидят за обедом беспечного идиота, чем вялую тень прежнего Героя. – Рубашка тебе очень идёт.
Гарри пожал плечами: рубашка как рубашка. Зелёная.
— Даже не посоветуешь заправить её в джинсы? – хмыкнул мальчик.
— Зачем?
— Не знаю… То зеркало, с которым я разговаривал, когда был в «Норе», постоянно обзывало меня «неряхой».
— Вероятно, оно совершенно лишено вкуса, — категорично заявила волшебная вещица. – В «Норе», ты сказал? У этих кроликов Уизли? Тех самых, которые не способны отличить брутальный прикид от невыносимо вычурной пошлятины? Чего только стоит последняя выходка их странных сыновей, таких одинаковых, что зеркало во второй гостевой давеча закатило истерику, решив, что у него началось раздвоение амальгамы?!
— А что они натворили? – осторожно поинтересовался Гарри. – Близнецы…я хотел сказать, эти одинаковые?..
Стекло пошло гневной рябью.
— Драконья кожа! Золотая кожа! Сапоги из кожи, кожаные куртки, постоянно гремящие, как у нерадивого ключника, блестят, кожаные штаны и, — зеркало сделало эффектную паузу, и когда мальчик принялся нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, почти пропело, медленно и проникновенно, будто читало монолог Фауста, — повсюду вставки лилового шёлка! И пятнистые, под леопарда, ремни!
— О! – сказал Гарри.
— Моветон, — подтвердил артефакт; если бы магическая вещица была человеком, то наверняка поджала бы губы.
— Ну…может быть они просто…
— Сразу видно нуворишей, — продолжило, не слушая его, зеркало. – С тобой им никогда не сравниться, молодой человек. Протёртые джинсы – оригинальный выбор, сейчас как раз идёт мода на всё маггловское – в противовес идее традиционности Сам-Знаешь-Кого, как пишет «Ведьмополитен». Да и никакая драконья кожа не выдержит соревнования с эльфийским шёлком, из которого сшита твоя рубашка.
Гарри удивился. Он надел первое, что попалось под руку – отыскал в шкафу, а теперь оказалась, что это какой-то «эльфийский шёлк».
— Восхитительный материал. Как он сияет, как искриться; отражать – одно удовольствие! А эти нежные переливы, тонкие переходы самых разнообразных оттенков зелёного, струящаяся, тягучая ткань, изящные складки, выгодно подчёркивающие достоинства твоего тела!.. – тем временем восхищалось зеркало.
— Ммм…а каково…практическое применение этого материала? – решил выяснить Гарри. – В смысле…ну… почему он ценен?
— Это обычная одежда магов с очень хорошей родословной, из славной семьи, обладающей тем, чем положено обладать всем славным семьям – родственными связями с другими достойными кланами, — противным менторским тоном сообщило зеркало. – Странно, что ты не знал.
Подумав немного, оно наставительно добавило:
— К тому же, эльфийский шёлк довольно дорог; первый же взгляд на тебя даст понять твоему собеседнику, что перед ним благородный, да к тому же обеспеченный человек, — артефакт хихикнул, — не ровня этим Уизли.
— А откуда все эти вещи в моём шкафу? – продолжал интересоваться Гарри.
— Их купил прежний хозяин, — равнодушно отозвалось зеркало, — незадолго до того, как ушёл куда-то. Сказал, что подарит Гарри после экзаменов или вроде того. Мне даже жаль, что хозяин исчез: конечно, тот не был красавцем, скорее даже, его можно было назвать неопрятным, но он советовался со мной, когда покупал эту одежду. Я люблю, когда со мной советуются, — доверительно поделилось творение магии, смакуя каждое слово. – Тебе нужно делать это почаще: у меня отличный вкус! — по глади зеркала пробежала волна, превратившись в самодовольную улыбку.
— Не сомневаюсь, — пробормотал Гарри. – Послушай, почему ты не зовёшь его по имени? Ты что, не помнишь Сириуса? Он жил здесь когда-то – много-много лет назад… Ему пришлось уехать, но потом он появился снова. Я говорю о твоём «прежнем хозяине».
— Много лет назад, — эхом отозвалось зеркало и покрылось туманной дымкой, как будто испуганно зажмурилось. – Прости, я не помню. Я мало кого помню, мне это не очень нужно.
— А…ну ничего, — пробормотал Гарри, силясь разглядеть собственное отражение.
— Так много людей говорили со мной… Так много… — твердил артефакт, не вслушиваясь в его слова. — И я не помню ни одного, кроме прежнего хозяина, да и его уже начинаю забывать…
— Зато, — зеркало оживилось, — я помню все подшивки «Ведьмополитена» за всё время существования журнала! Прямая магическая трансляция прямо из редакции, чтобы у меня была вся информация о последних модных тенденциях! Хочешь послушать сегодняшний выпуск?
— Нет, — Гарри замотал головой. – Пожалуй, нет. Я…дела, знаешь ли. Опять же, Ремус, наверное, меня ждёт – он уже должен был очнуться. Так что лучше помоги мне выбрать ботинки.
— Конечно! – обрадовалось зеркало. – У меня – самый лучший в мире вкус! Поэтому, милый, одевай-ка кеды. И если встретишь то зеркало из «Норы» пожалуйста, вытри с него пыль – наверное, оно ослепло, что неудивительно, когда у тебя такие ужасные хозяева! Да, без всяких сомнений, оно ослепло, иначе бы не посоветовало тебе заправлять рубашки, как прилизанному сморчку. Ведь и последнему осколочку понятно, что с таким художественным беспорядком на голове и в свободной одежде ты будешь совершенно неотразим!
Гари вздрогнул.
— Чего?
Зеркало захихикало тоненьким серебряным смехом и с удовольствием повторило:
— Неотразим.
Мальчик вздохнул: издевается, что ли? Разве можно его, костлявого и близорукого, с вечным бардаком на голове, всерьёз считать неотразимым?..
Глупость какая.
Глупое зеркало.

Перед тем, как спуститься вниз, Гарри ещё раз оглядел комнату, пытаясь заметить какие-то изменения, связанные с пребыванием в ней зельевара. Скользнув взглядом по антикварной мебели – Викторианская эпоха, кажется: слишком тяжёлый и громоздкий стиль – гардинам и ковру (на ворсе ясно отпечатались следы чьих-то длинных и узких башмаков), мальчик с удивлением уставился на собственную кровать: в ногах, доселе оставаясь незамеченным, загадочно поблёскивал отполированными ножнами Жертвенный Клинок.
«Наверное, Снейп его туда положил, — подумал Гарри, — предусмотрительный какой».
Мальчик пожал плечами, взял кинжал и кинул его в ближайшую тумбочку – позже этот артефакт может ему пригодиться.

Миссис Уизли находилась в привычной для себя среде обитания – на кухне.
Со стороны казалось, что эта немолодая, несколько расплывшаяся, огненно-рыжая женщина так и родилась с поварёшкой в руке и в пёстром фартуке, пропитанном ароматами всевозможных приправ. В любом другом месте её жёсткие кудряшки, торчащие во все стороны, и повадки майора в отставке выглядели бы нелепо, странно, отталкивающе… Но только не на кухне.
Здесь она была в своей стихии, двигалась легко и свободна, будто птица, для которой нет преград: все пути открыты, и нужно лишь выбрать единственный, свой…
— Корицу или кардамон? – бормотала Молли Уизли. – Кардамон или корицу? А, может быть, ограничиться сахарной пудрой?
Она была похожа на Маршалла, разрабатывающего свой знаменитый план.
Вот только распоряжалась Молли не полками и орудиями, а стайками серебряных столовых приборов – вилки налево, ножи направо! – и огромными пудовыми котлами, в которых аппетитно булькало нечто неописуемое, похожее на сырное море с островками масла и зелени. В другой посудине копошился шоколад, как новорождённый гомункулус (в фантастических фильмах любят показывать нечто антропоморфное, тестообразное, вылезающее из некой ёмкости, специально созданной гениальным изобретателем для выращивания эдакого «чуда»), всё норовил вылезти на свет и расплескаться по полу коричневой сладкой лужицей. Чтобы предотвратить это безобразие, Молли знай колотила его поварёшкой по слоистому морщинистому лбу, загоняя обратно в кастрюлю.
Какой уж там Маршалл с его не слишком оригинальным планом, какой Наполеон с его скромными планами мирового господства!..
Им не сравниться с Молли Уизли, которая была занята действительно важным делом.
Нет, не делом – искусством.
Тарелки выстраивались перед нею в ряд, кулинарные книги ритмично шелестели страницами, противни отбивали такт друг об друга. Кухонная симфония набирала силу, и посреди всего этого калейдоскопа вкуса, запахов и цветов танцевала Молли Уизли, с поварёшкой в руке, как с маршальским жезлом или дирижёрской палочкой, танцевала от души, совершала какие-то дикие, невозможные па, успевая солить, перчить, мешать, переворачивать – для того, кто любит своё дело, нет ничего невозможного.
Молли Уизли готовила только для любимых.
Дети – её дети – могли смеяться над ней, называя «скучной», «надоедливой», даже «матроной».
Она смеялась в ответ, тихонько, про себя.
Пусть они не понимают, что на плечах матери держится весь клан Уизли, пусть зовут её «нашим домашним тираном» — это ничего, ведь младшие всё равно приезжают домой на каникулы, а старшие – на праздники, и не только они: все дядюшки и тётушки, многочисленные братья и сестрицы, крестники и племянники, как дети на звуки дудочки Гамельнского Крысолова, в положенный час послушно идут за Молли.
В столовую.
В столовую Молли Уизли.
И всё хорошо. Несмотря на войну и прочие горести, занятость и обиды, Уизли, их родня и друзья пируют вместе, едят нехитрую стряпню Молли, смеются и плачут – все вместе.
И в горе и в радости.
Вместе.

«В этом ваша сила, миссис Уизли, правда? – думал Гарри, стоя в дверях и глядя на улыбчивую рыжеволосую женщину. – В том, что вы не одна. Просто какой-то лозунг кубинской революции получается: «Пока мы едины, мы непобедимы».
Наверное, поэтому Рону никак не удаётся повзрослеть – у него пока не хватает воли противостоять вашему авторитету. И он чувствует себя защищённым – у Рона нет причин биться за свободу, ему и так хорошо. Поворчит-поворчит, но всё ж таки поступит, как было сказано. Вами сказано, миссис Уизли.
Вы и меня приняли к себе, почему-то. Вот только я – ничей: слишком свободный, чтобы формально кому-то принадлежать – благодаря стараниям всё того же Альбуса Дамблдора. Не зря же он с одиннадцати лет разрешал мне шляться по замку в любое время суток в подаренной им же мантии-невидимке и вообще творить, что захочу.
А если забыть про формальности… Я – де-юре и де-факто (нет, всё-таки общение с собственным шибко умным двойником и нашей любимой Герионой до добра не доведёт; если Рон от меня такие словечки услышит – решит, что я замаскированный Упивающийся) – человек Дамблдора, этого…стратега, который всю жизнь развлекается тем, что водит пешек в дамки. И у него неплохо получается, надо отдать ему должное… Не то чтобы меня радовало текущее положение вещей, но… Если ему удастся выиграть?
Если мы выиграем…
Белые пешки снова превратятся в обычных детей. А имя чёрного короля, уничтоженного белым ферзём, станут произносить без всякой опаски.
Если мы выиграем, я поселюсь в Париже, куплю себе мотоцикл и буду гонять по ночному городу.
Мечтать не вредно, ага.
Для начала надо хотя бы до Хогвартса живым добраться».

Невесёлые размышления Гарри были прерваны радостным криком миссис Уизли:
— Гарри! Ты наконец проснулся!
Она подскочила к мальчику и крепко его обняла:
— Ты так похудел, Гарри! Тебе надо лучше питаться – вся эта беготня совершенно не способствует нормальному пищеварению, не так ли?
— Н-наверное, миссис Уизли, — пробормотал полузадушенный Гарри.
Наконец та смилостивилась и отпустила его – чтобы тут же ухватить крепкой рукой за плечо и отвести к столу, во главу которого Гарри и был водружён со всевозможным пиететом.
— Милый, до обеда ещё нескоро, так что придётся тебе перекусить бутербродами. Подожди минутку.
Гарри внезапно осознал, что голоден как медведь, только что очнувшийся от зимней спячки. Когда ты чувствуешь себя так, будто несколько месяцев обходился без пищи, предложение подождать таковую ещё минутку кажется изощрённым издевательством, а пресловутая минутка – вечностью.
Но Гарри справился.
И когда перед ним поставили тарелку с гигантским сэндвичем – хлеб, отбивная, сыр, кетчуп и анчоусы – мальчик ухитрился растянуть удовольствие на целых пять минут.
С набитым ртом он кое-как выдавил из себя пару вопросов по поводу состояния дел Рона и Джинни; миссис Уизли ласково улыбнулась взъерошенному подростку и ответила, что у детей всё хорошо, Джинни у родни в Кингс-Пайленд, а Рон дома, с отцом и старшими братьями. К сожалению, сейчас Рон приехать не может – это было бы слишком опасно, да и Дамблдор против.
— Гарри, — позвала его Молли Уизли, когда мальчик уж было вознамерился попросить вторую порцию добавки, — сегодня ночью профессор Дамблдор проводил экстренную встречу Ордена Феникса, на которой был разработан план спасения Ремуса…
— Что?
— …Как вдруг в комнату вошла Нимфадора; она была, — миссис Уизли неодобрительно поморщилась, — пьяна. И всё сыпала какими-то невозможными обвинениями: дескать Дамблдор послал её Ремуса на смерть и ничего не делает, чтобы спасти своего человека, и вообще, это директор во всём виноват, он хуже Сам-Знаешь-Кого… И только Гарри, милый Гарри, такой храбрый и самоотверженный, согласился помочь ей, и сейчас он, наверное, в деревне оборотней… Тут она закричала, забилась; Северусу пришлось дать ей успокоительного. Через несколько минут она пришла в себя настолько, что призналась: она попросила тебя спасти Ремуса, и ты, вероятно, уже мёртв или укушен, или в лапах Упивающихся; тут она заголосила снова, но всем было не до неё. Северус просто посмотрел в глаза Альбусу и сразу аппарировал, а Альбус, попросив всех не паниковать, нырнул в камин. Аластор и Кингсли ушли вслед за ним – при этом никто даже не попытался объяснить нам ситуацию, подумать только!.. Такое пренебрежение к своим товарищам, это просто… – судя по лицу миссис Уизли, та приготовилась к пылкой обвинительной (к тому же вопиюще бессодержательной!) речи минут на двадцать, что Гарри никак не устраивало. Мальчик решился её перебить.
— А потом что было? – спросил он заинтригованно.
Молли Уизли поджала губы, но свой рассказ продолжила.
— Уложив Нимфадору в постель – это оказалось не так уж легко, несмотря на кажущуюся субтильность, она всё-таки работает аврором! – мы стали ждать. Хоть чего-то. Очень долго просидели в гостиной, никто не решался идти спать, хотя я говорила мальчикам, что нельзя так безответственно относиться к своему здоровью…
Конечно, они выросли. Возмужали. Но, Гарри, ты же понимаешь, материнское сердце всегда кровью обливается, когда родная кровиночка…
— Миссис Уизли!
— Прости, Гарри. Так о чём это я? Ах да. Мы почти отчаялись, как вдруг в библиотеке раздался страшный грохот, Билл крикнул, чтобы все сидели тихо, и они с Чарли, с палочками наизготовку, бросились в библиотеку, за ними Фред и Джордж… Мальчики совершенно отбились от рук – им следовало сначала дождаться старших, а уж потом…
Когда я попыталась удержать детей от столь опрометчивых действий, меня никто даже выслушать не удосужился!..
Впрочем, ничего удивительного. Я всегда повторяла их отцу, что если он так и будет заниматься своими маггловскими железками, а не детьми, то может не рассчитывать на мирную тихую старость в окружении внуков. Думаешь, он меня слушал? Всё только возился со своими странными ненужными вещицами, и вот результат…
Хорошо, Гарри, хорошо, я продолжаю.
Значит, библиотека.
Одним словом, скоро туда набилось полно народа (никто не хотел сидеть и бояться, понимаешь ли), члены ордена окружили виновников переполоха – кажется, Кингсли называл «потенциальным вражеским элементом»? В центре круга находились два незнакомых молодых человека и ты с Ремусом, оба без сознания…
Северус появился очень вовремя: Фред как раз собирался наложить какое-то хитрое заклятие на ехидного красноволосого мальчика. Этому панку не следовало грубить моему сыну, ты не находишь, Гарри? Фред всё-таки успел запустить в него чем-то вроде фейерверка… Северус – ему непременно нужно сделать что-то со своими волосами, я давно ему об этом говорю – встал между Фредом и вторым мальчиком и приказал моему сыну убрать палочку. Затем Северус велел всем убираться. Иногда он бывает совершенно невыносимым, этот Северус! Они с Билом отлеветировали тебя и Ремуса по комнатам, после чего заперлись с молодыми людьми всё в той же библиотеке – мёдом вам всем там намазано, что ли?.. Северус и эти двое провели в библиотеке какое-то время, а когда вышли, Северус сказал, что молодые люди наши гости, сочувствующие Ордену. Назвал их имена – Шак Шварц и Натан Коломбо. Отвёл в третью гостевую комнату… Ты слушаешь меня, Гарри?
— Да, миссис Уизли. Я просто не понимаю, почему вы всё это мне рассказываете, — в конце концов, Молли Уизли всегда была ярой противницей вовлечения «детей» во «взрослые дела» и проблемы Ордена.
Она неодобрительно улыбнулась.
— Альбус – профессор Дамблдор заходил незадолго до рассвета, выслушал доклад Северуса и просил рассказать тебе обо всём. Чтобы ты «не делал поспешных выводов» – как он сказал.
— А…значит, они всё-таки собирались спасти Рема…
— Конечно, Гарри.
— Где он сейчас?
— У себя в комнате. Он…спит, — с запинкой ответила миссис Уизли.
Гарри насторожился, но не успел выяснить причину, из-за которой Молли Уизли виновато опустила глаза – мальчика внезапно закружил рыжеволосый ураган, потащивший юного мага в гостиную.

— Привет, Гарри…
— Гарри Поттер…
— Герой волшебного мира…
— Спаситель оборотней…
— Спаиватель прекрасных авроров…
— И мастер доведения до ручки Северуса Снейпа!
— Привет, Фред, Джордж, — пробормотал Гарри, отбиваясь от объятий настойчивых близнецов – уж больно колкой оказалась на ощупь драконья кожа! Мальчик был уверен, что на его коже под рубашкой явственно отпечатались следы от острых чешуек. Рубашка, к слову, не пострадала – не зря ведь зеркало так нахваливало пресловутый «эльфийский шёлк».
— Значит, вас приняли в Орден? — светским тоном осведомился Гарри, когда близнецам надоело восторженно хлопать его по плечам и спине и причитать на манер матери: «Как ты вырос, Гарри!»
— Ну да! – ответил…наверное, Фред.
— Да ну? – возразил ему соответственно Джордж.
— Мы никого не спрашивали!
— Просто приходили на собрания, и всё. Мы ещё с прошлого раза были в курсе местонахождения этого дома.
— Грозный Глаз возражал… — возмущённо произнёс один из рыжих близнецов.
— Говорил, что мы «не доросли»… — подхватил второй.
— Но когда мы выяснили, что кое-кто из «лояльных» к Дамблдору осведомителей сливает Горбину информацию, полученную из бесед с нашим пьяненьким бедненьким нелюбим никем Наземникусом Флетчером…
— И не только информацию, кстати…
— Тут уж даже Грюм заткнулся!
— …После того, как мы притащили прямо в его кабинет этого преданного «сторонника» Дамблдора.
— И невменяемого Флетчера!
— Пришлось вытаскивать их обоих из-под барной стойки – они отбивались так, будто мы покушаемся на их единственную и неповторимую невинность!..
— …Поначалу парень всё отрицал, конечно. Ну, когда смог связно излагать свои мысли и перестал походить на тупо мычащую корову.
— …Но спрятанный в потайном кармане включённый маггловский диктофон – это аргумент, против которого возразить нечего даже самому подкованному в софистике адвокату…
— Хорошо, что папа рассказывал нам об этих штуковинах.
— Да, нормальный волшебник бы в жизни не догадался, что это за штука такая шуршащая.
— Но нам повезло: ни у кого язык не повернётся обвинить нас в нормальности!
Близнецы рассмеялись.
— Я слышал, вы тут вчера устроили шоу: оборотням под хвост фейерверками стреляли и всё такое…
— Ма уже нажаловалась, верно?
— Этот Натан – чумовой парнишка, он бы и святого довёл…
— А мы не святые…
— Мы добрые, красивые, умные, хорошие…
— И всегда-всегда говорим правду…
— Если только не нагло врём ради собственного удовольствия!
Гарри хмыкнул.
— Значит, Натан вам понравился, да?
Близнецы одновременно – синхронно даже – пожали плечами.
— На самом деле нет.
— Поначалу мы его практически возненавидели…
— И после того, как нас растащил Снейп, решили отомстить.
— Злостно и жестоко…
— Заявились в комнату к нему и его приятелю посреди ночи.
— Вообще-то, дело было уже к утру.
— Ну да, к утру. Не важно. В общем, мы подрались…
— Фред и Натан дрались, — уточнил Джордж, — без магии.
— Он меня завалил, — признался Фред, — всё-таки, он оборотень… Я кое-как вытащил палочку и швырнул его об стену простеньким заклятием.
— Дружок этого Натана смотрел – нет, взирал, иначе и не скажешь – на всю эту мышиную возню со вселенской скукой во взоре, — заржал Джордж, — а потом вдруг в меня врезалась шаровая молния, почему-то мелированная, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся Шварцем, этим белобрысым снобом.
— А Натан отлепился от стенки и швырнул в меня книгой…
— «Чудовищной книгой о чудовищах», — подхватил Джордж.
— А потом этот панк отобрал у нас палочки и пригрозил, что сварит из нас какое-то зелье с труднопроизносимым названием…
— Что-то типа «амфитайон».
— Мы спросили, что это, и тогда панк достал из кармана бутылочку…
— Сказал, что это «манна небесная».
— Я ответил, что перед смертью человек имеет право на последнее желание…
— И попросил их выпить с нами их пойло.
— Они согласились…в сущности, Шак с Натом оказались нормальными ребятами!
— А их зелье – убойной вещицей!
— Часам к девяти утра мы чуть ли не побратались…
— Мы уже собирались, но пришёл Снейп, разорался, пригрозил нам Мерлином для острастки – как будто очень мы этому Мерлину нужны, прямо жить он не может, не саданув по нам «карой небесной»!
— …И Снейп свалил, — заключил один из близнецов.
— С ребятами, — грустно вздохнул второй.
— И Тонкс утащил…
— Секретничать, не иначе! – решили оба.
Они ещё поболтали, часа два, рассказывали Гарри всякие смешные истории, связанные в основном всё с тем же Флетчером: Наземникус был ходячей катастрофой во всём, что касалось коммерции! Сам же парень был уверен, что он ас в «тёмных делишках», направленных на выкачивание галеонов у излишне доверчивых магов. И доводил своих деловых партнёров до белого каления, разрабатывая безумные планы обогащения в рекордно короткие сроки. И хорошо, если только до белого каления, а не до Азкабана – как соучастников.
Затронув тему коммерции, близнецы переключились на описание собственных изобретений, которыми славился их магазинчик. Реализация товара происходила вполне успешно, и Уизли собирались расширить производство.
— Собираемся устроить филиал в Хогсмиде, представляешь, Гарри!
— Поверь, мы переплюнем «Зонко»!

— Мальчики, скоро будем пить чай! – раздался голос Молли Уизли, прерывая их весёлую болтовню.
Гарри бросил взгляд на часы: большая стрелка приближалась к цифре «пять».
— А Ремус? Он всё ещё спит?..
Близнецы заметно напряглись.
— Ма тебе не сказала? И никто ничего не говорил?
— Знаешь, Гарри… Дамблдор взял с нас слово, что ты всё узнаешь от него самого, от главы Ордена Феникса, в смысле. Он скоро придёт, так что давай просто…
Эти попытки избежать прямого ответа на простой вопрос Гарри очень не понравились. Он начал подозревать худшее. И – волноваться.
— Да что с ним такое?! Он хотя бы жив?? – перебил мальчик демонстративно беззаботного Уизли.
— Конечно, жив, — успокоил мальчика один из близнецов. – И даже почти в порядке…
— Да! – поспешил подтвердить второй. – Просто он ещё не оправился. Ему нужно…выспаться.
«Они чего-то не договаривают, — растерянно подумал Гарри. – Что за… Нет! Я должен выяснит всё сам».
— Гарри, стой!
— Не ходи к нему, Гарри! Этого…это нельзя!
Близнецы бросились догонять мальчика, который внезапно вскочил с кресла и ринулся на второй этаж, перепрыгивая ступеньки.
Вот и дверь…
— Алохомора!

В комнате Рема сгустился сумрак.
Гарри осторожно ступил внутрь и ощутил, как грудь внезапно сдавило что-то тяжёлое, вроде удавки, с помощью которой ковбои в маггловских фильмах ловят диких лошадей и усатых разбойников. Мальчик чувствовал себя и тем, и тем: старой клячей с истёртой до хребта спиной и чужаком, которому не место было в этом помещении – как будто Гарри нарушил какой-то основополагающий закон бытия, посмев ступить на скрипящие половицы.
Собственно, так оно и было.
Мальчик почти вслепую, нелепо взмахнув руками, как будто разгоняя жидкую темноту, отправился к белеющему в глубине комнаты пятну – большой подушке, на которой обнаружилось что-то круглое и всклокоченное. Голова Рема.
Глаза постепенно привыкали к полумраку, обнявшему Гарри своими тяжёлыми ладонями. Впрочем, дело было даже не в отсутствии света…
Воздух, пропитанный болезнью, жёг горло сухим кашлем и превращал лёгкие в разгорячённые кузнечные меха: Гарри задышал так быстро и неровно, что рисковал потерять сознание и позволить кошмару, царившему здесь, завладеть собой. Мальчик почти физически ощущал, как клубится вокруг него что-то мерзкое, гнилое, неправильное… Будто его окунули в одно из отвратительных снейповских зелий, накормив перед этим жаброслями. То есть, дышать-то он мог, с трудом, но любое движение встречало сопротивление воздуха, ставшего вдруг почти непроницаемым…
«Душно, — подумал Гарри, — очень холодно и одновременно душно. Как такое может быть?..»
Следовало открыть окно, впустить в комнату завывающий снаружи северный ветер, но мальчик не мог шевельнуться. Он не отрываясь глядел на такое знакомое лицо – оно теперь казалось просто расплывшимся по подушке мёртвым куском плоти, на которой кто-то неумелый пытался вырезать нос, рот, глаза – безуспешно.
Подчиняясь внезапно порыву, мальчик с трудом протянул руку и поднял оборотню веко. Глаз Рема сверкнул молочно-белым, без всяких признаков наличия зрачка.
Гарри отдёрнул руку, задохнувшись – и комната наполнилась тишиной, плюшевой, мягкой, неживой. Мальчик понял, что всё время, что он провёл в помещении, Ремус не сделал ни единого вздоха.
Он…
Мёртв?
— Вообще-то Рем в коме, — раздался от двери голос Фреда. А, может быть, Джорджа. – Гарри, уходи оттуда. Нам запретили сюда соваться: в комнате действует какое-то опасное заклинание.
— Гарри, слушай, Дамблдор считает, что всё обойдётся…
— А Снейп? – глухим голосом спросил мальчик. – Что считает Снейп?
— Снейп?..
— Зелье, которое так подействовало на Ремуса, варил именно Снейп, и он говорит, что…
— Фред, заткнись!
— Снейп говорит, что, возможно, Рем никогда не проснётся.

Если кто-нибудь спросит у меня, люблю ли я Снейпа, я отвечу: нет.
Я ненавижу Снейпа.
Я ненавижу то, что нас так сильно тянет друг к другу, и единственное, чего бы мы хотели – стать друг другом.
Я ненавижу то, что Снейп всегда рядом, даже если фактически он находится за тысячу километров от меня. Потому как плевал Снейп на дурацкие законы несовершенной природы. У всех нормальных людей на правом плече ангел, на левом – бес; я и тут ухитрился выделиться: у меня за спиной маячит и скалится смерть, молчит и усмехается Снейп – всегда. Они играют; ставка в этой игре – моя бессмертная душа, факт наличия которой в моём бренном теле ещё доказать надо.
Но это их почему-то не смущает.
Есть люди, которым просто не следовало бы встречаться. Даже не так: им категорически запрещено приближаться друг к другу на расстояние пятнадцати миль, во избежание локального Апокалипсиса в том месте, где слепые мойры переплели нити их судеб; обвинять слепых в неосмотрительности – это действительно забавно, но что ещё остаётся делать?
Впрочем, в Апокалипсисе нет ничего страшного: это всего лишь Конец Света.
Это – долгая агония захлёбывающегося в собственном безумии безгрешного бога, который вырождается в дьявола. Это история ненужного младенца, хворого и уже заражённого бациллой этого мира; от него отказались его родители, спасая тем самым от ненужных иллюзий. Это песнь человеческой слепоте и скудоумию, о которых не понаслышке вам может рассказать лишь слепой и скудоумный.
Я.
Он.
Нужно ослепнуть, чтобы прозреть.
Только Тьма способна понять Свет.
Я – причащённый грехами праведник. Мне кажется, у меня есть право понимать, судить и карать. Я сам себе выдал индульгенцию и выписал справку с двадцатью печатями, в которой говорится, что «обладатель сего волен делать всё, что ему заблагорассудится отныне и во веки веков».
Он грешен праведными идеями. Из него получился бы неплохой социалист-утопист. Если бы Снейп был одержим высокими материями духовных свершений, мы бы сейчас аккуратно, за шкирку, тащили бы человечество «железной рукой в светлое будущее», а не просто вырезали мирное население.
Я играю в Quake.
Снейп варит суп. Лапшу.
Я думаю, умру ли я прежде, чем стану целиком и полностью – его?
Уже сейчас я готов расплыться бледной кляксой по его коже, растечься по его венам красными кровяными тельцами, поселиться в его сердце грядущим инсультом.
По ночам я вжимаюсь в него так, словно хочу им стать.
Вообще-то, действительно хочу.
В сущности, он выиграл ещё до того, как взял карты в руки.
Просто потому, что он – это он.
Чудом ухитрившись в своё время не подхватить бациллу со звучным названием «Нормальная человеческая жизнь», я всё-таки попался – заболел Снейпом и утратил себя.
Смерть может написать хоть дюжину жалоб в небесную канцелярию – ей не ответят. Только плечами недоумённо пожмут: нет у нас в картотеке никого по имени Гарри Поттер. Не значится. Потерян. Стёрт. Занимайтесь своими делами, не мешайте работать.

Я почувствовал приторно-ванильный запах лапши.
Мы не должны были встретиться.
— Иди к столу, — сказал Снейп.
Я со вздохом оторвался от компьютера. Мы находились в лондонской квартире, в одном из самых респектабельных маггловских кварталов.
Мой отпуск оплачивало Министерство Магии, поэтому я не поскупился и снял самые дорогие апартаменты, которые сумел отыскать. Суровая физиономия Алекса Януса вопрошала граждан Великобритании, готовы ли они по-прежнему мириться с произволом Фаджа, со страниц «Ежедневного Пророка», который в данный момент читал Северус.
— Нельзя быть лучшим в Европе зельеваром и одновременно самым ужасным кулинаром всех времён, — заявил я, демонстративно поднимая ложку с ароматной жижей к самым глазам, — это вопиющее надругательство над законами природы…и моим нежным желудком заодно!..
— А ты попробуй, — аппетитно хрустя газетой, предложил Снейп.
Меня не покидало твёрдое убеждение, что молочный суп с лапшой, мёдом и маслом по степени своего разрушительного влияния сравниться разве что с «авадой». Не раз в детстве наблюдая, как Дадли поглощает лохани наваристой мерзости, я пришёл к выводу, что, вероятно именно из-за этого супа кузен ведёт себя по-свински. И если я попробую хоть ложку, то и сам превращусь в свинью!
— Мерлин, ну что за бред, Поттер, — почти восхищённо протянул зельевар, даже оторвавшись от своего сомнительного чтива.
— Не мешай мне предаваться фобиям, — огрызнулся я. – Между прочим, когда мне было шесть, я верил, что если буду есть ту же еду, что и Дурсли, донашивать вещи Дадли и спать в мягкой постели, то непременно заболею и превращусь в самодовольного бюргера с брюшком и отдышкой, как дядя Вернон. Не знаю, с чего я это решил. Просто, Дурсли были непохожи на меня, они были другими и такими, честно говоря, откровенными ублюдками… Я думал, это что-то вроде болезни. Поэтому – ты не поверишь – хоть я и ненавидел свой чулан под лестницей, но ни за что не променял бы его на гостевую спальню. Чулан был чем-то вроде карантинной зоны, куда болезни доступа не было.
Снейп отложил газету и потянулся за кофемолкой.
— А потом я об этом забыл, — продолжил я свой рассказ. – Повзрослел, наверное. В школе на уроках этики нас так старательно убеждали, что материальные блага – это фигня, и надо думать о душе, что ребята после этих уроков очень душевно избавили самого бедного парня в классе – меня. Я сразу стал козлом отпущения, потому что Дадли и компания меня ненавидели, а остальные не хотели вставать у них на пути. Роль отбивной-из-героя никого не прельщала, почему-то!
Снейп молча поставил передо мной чашку с кофе.
— Тогда я понял, что Дурсли и вообще все болеют…как бы это сказать? Не мещанством или бедностью, а – миром. Визгливые дети, неповоротливые, громоздкие как мебель, взрослые, распланированная, притянутая за уши жизнь, день от звонка до звонка, наполненный не их проблемами, которые они не могут решить самостоятельно… Хороший пример такого взрослого – тётя Петуния. Её чрезвычайно интересовала личная жизнь Мадонны. Мы выслушивали проповедь про эту певицу за завтраком, говорили о ней за обедом, спорили за ужином. После Мадонны начался период Оззи Озборна, плакатик с которым тётя любовно прижимала к себе, как плюшевого мишку, во сне. На людях же она гневно осуждала рок вообще и Озборна в частности. Я тогда понял про тётю кое-что важное: она, была в общем-то, ничего. Просто тосковала по чуду, которое не соблаговолило обосноваться в её жизни, предпочтя завистливой Петунии чуткую Лили, мою маму. Поэтому тётя обиделась, сильно, смертельно и навсегда и вышла замуж за человека, имя которого в одном предложении со словом «чудо» звучало бы как приговор этому самому чуду.
Я отпил из своей любимой чашки с отбитой ручкой и поморщился: ненавижу чёрный кофе! Пора бы уже Снейпу запомнить это или хоть плакат на холодильник повесить, где большими буквами написано про страстную любовь Гарри Поттера к кофе с молоком и двумя ложками сахара, — если уж зельевар такую мелочь в памяти удержать не в состоянии!
Хотя Снейп всегда «в состоянии».
Сволочь.
Я с независимым видом задрал подбородок и стал рассказывать дальше, пытаясь сконцентрироваться на сути и не слишком заботясь о тщательной подборке слов. Честно говоря, мне никогда ещё не приходилось озвучивать свои интуитивные озарения. Обычно я просто знал, и всё. Всех своих знакомых я делил на два лагеря: свои и чужие. Свои – это те, которые понимают так, как я, чужие же не понимают ничего или понимают всё так извращённо, что лучше бы действительно ничего не понимали.
Снейп относился к редкому подвиду «снейпов необыкновенных»; иначе говоря, его вообще нельзя было классифицировать в соответствии с теми градациями, к которым я привык.
С одной стороны, он должен был знать, всё, что я пытаюсь ему растолковать, и лучше меня.
Но ведь, тому, кто знает, не нужны слова!..
Достаточно было бы просто правильно помолчать.
Но весь вид Снейпа – нахмуренный лоб, недоумение, плещущееся в глубине тёмных глаз, скептически поджатые губы – являлся вызовом моему несомненному ораторскому искусству!
Жаль, что Снейп не смотрел тот смешной маггловский фильм — японский или китайский, не знаю уж — где Наставник говорит непутёвому своему Ученику: «Дао, выраженный словами не есть истинный Дао». И – хрясть парня по башке!
Я так понял, что это был не образчик уличного мордобития, а специальное ритуальное действо, призванное растрясти разжиженные мозги Ученика, заплывшие неким трансцендентным жиром.
Своего рода посвящение.
Ага, в местные юродивые.
Зельевар на меня сейчас тоже смотрел как юродивого. Я ему что, Арлекин, что ли?!
Хотя, учитывая характер наших с ним отношений, скорее уж Коломбина…

Объяснить то, чего не понимаешь, Северусу Снейпу, фанату формального подхода, оказалось чертовски трудным занятием!
— Смертный приговор. До сих пор поражаюсь тёткиной глупости. Дядя Вернон. Усы, багровые щёки, в складках кожи теряются глаза, на уме одни дрели, только дрели и ничего кроме дрелей. Стригущий лишай на лице дня, он уничтожал саму сущность чуда; это был самый страшный человек, какого я когда-либо знал. Его ничем было не пронять. Мир моего дядюшки был настолько мал и убог, что мне было трудно поверить, что он, этот Вернон, чёрт возьми, не притворяется. Такого просто не может быть, думал я. Такого быть не должно. Само существование Вернона было для меня невыносимым. Всё просто: в мире, в котором я живу, не мог находиться подобный человек. Точка. Я отказывался дышать воздухом, который он выдыхает, потому что боялся заразиться вирусом болезни, что он в себе нёс. Вирусом небытия. Если Вернон умрёт, то он умрёт насовсем – я всегда это знал. Неудивительно, что в конце концов я же его и убил. Когда-нибудь ты ещё услышишь эту историю, Сев, если захочешь.
Я сделал последний глоток остывшего кофе и продолжил.
— Мои одноклассники. Копии взрослых, только маленькие, нескладные и неубедительные. Когда здоровый человек пытается подражать больному, когда кто-то добровольно одевается в гипс и стонет, что не может ходить, это действительно бесит! Я знал, что они могут, но не хотят. Детишки сами выбрали свой путь, поддались миру, и теперь из них вырастут злобные мелочные дяди Верноны и неизмеримо несчастные тёти Петунии. Всё это было действительно чертовски грустно, поверь мне!
Кажется, он меня не разыгрывал: Снейп действительно удивился.
И, скажите мне на милость, что же такого смешного я сейчас сделал?! – зельевар чуть ли не под стол от хохота свалился.
Собственно говоря, не так уж часто я вижу, как он смеётся. Вообще никогда.
И сейчас я был несколько…потрясён столь бурной реакцией.
— Не стоит так смотреть на меня, Поттер, — отсмеявшись наконец, сказал Снейп, — а то под твоим взглядом моя мантия прохудится.
— Какой ужас, — мрачно согласился я.
Интересно, соизволит он объяснить свою эксцентричную выходку или как?..
Не соизволил.
Я уже упоминал о том, что Снейп – сволочь?..
Я ошибался. Он мудак.
— Иди ко мне, — ухмыльнулся зельевар.
Пусть он мудак, зато я полоумный убийца с амбициями Александра Великого.
Мы друг друга стоим.

— Гарри? Гарри? Альбус, что с ним? – Молли Уизли расстроено всплеснула руками. – Фред и Джордж с помощью магии вытащили его из той комнаты, в которую вы запретили заходить…
— А Поттеру, разумеется, закон не писан, — язвительно прокомментировал Снейп, аккуратно выбираясь из камина вслед за директором.
— Сколько времени Гарри там пробыл? – деловито спросил Дамблдор, подходя к лежащему в беспамятстве Гарри – мальчика уложили в кресло и укрыли грудой пушистых одеял, но даже благодаря всем этим ухищрениям Гарри никак не мог согреться.
— Минут пять, — ответил один из близнецов Уизли.
— Не больше семи, — добавил второй.
— Поттер должен был лишиться чувств на тридцатой секунде, — мрачно заметил зельевар, — учитывая то, что он находился в помещении с мёртвым временем. Знаете, Альбус, иногда мне кажется, что одним фактом своего существования Поттер ухитряется доводить Судьбу до белого каления. И Судьба подбрасывает ему всё новые и новые испытания: ей интересно, насколько толстая шкура у нашего Золотого Мальчика?.. Гарри Поттер – это непробиваемый упёртый носорог, для которого невозможное стало привычкой. История его жизни – впечатляющее своей безвкусностью количество драмы на единицу времени. А ему всё как с гуся вода. Сейчас он откроет глаза и спросит о своём местонахождении. И непременно потребует есть. Единственное, чего я не понимаю в этой жизни и, вероятно, никогда понять не смогу – как такое огромное количество пищи помещается в столь тощем мальчишке?
Дамблдор тем временем с самым сосредоточенным видом делал сложные пассы руками над бесчувственным телом мальчика. В своей длинной мантии, древний и сильный, пусть не телом, но духом, глава ордена был похож на жреца какого-нибудь кровавого культа, безмолвно кричащего своему жестокому богу. Руки директора танцевали свой немыслимый танец над балансирующим на грани жизни и смерти Поттером: Снейп отчётливо знал, что его подопечный сейчас одной ногой в могиле. И зельевар не был уверен, что Дамблдору и в этот раз удастся вытащить самоуверенного мальчишку из той западни, в которую тот по недомыслию угодил.
На самом деле Снейп тоже вершил свой собственный обряд: он ворчал.
Ворчание – это не совсем то, чем принято заниматься у постели умирающего.
Следовательно, повинуясь этой извращённой, но действенной логике, мальчишка умирающим никак быть не может.
Вот Снейп и старался.
Брюзжал так, будто Поттер в очередной раз выкарабкался – и внимал недовольным речам своего профессора, дрожа от ярости и проклиная вселенскую несправедливость. Зельевар булькал как его любимые котлы, когда в них варилось что-то особенно мерзкое, лишь бы убедить пресловутую Судьбу, Дамблдора, Уизли и себя самого, что Поттер – Золотой Мальчик – оправдал своё прозвище и выжил. Как будто слова, произнесённые вслух, являлись самым сильным заклинанием, своего рода прецедентом – и реальности придётся подчиниться словам, как гадюке – заклинателю змей. Как будто, если повторить сотню раз: «Он жив!», он оживёт.

Поттер открыл глаза, удивлённо уставился на всклокоченного директора и спросил:
— Где я?
Впрочем, этот вопрос был не самым животрепещущим из тех, что занимали мальчика. Он отчётливо помнил, что совсем недавно миссис Уизли звала его и близнецов пить чай. Гарри было интересно, оставалось ли её предложение в силе.
Уж очень есть хотелось.
Дамблдор лукаво сверкнул своими очками-половинками.
— Предлагаю переместиться на кухню, Гарри.

Только мальчик сел за стол, как на него обрушились воспоминания о событиях последних часов и…
— Рем!
— Успокойся, Гарри, — мягко сказал Дамблдор, удерживая его. – Сейчас Ремусу ничего не угрожает.
Мальчик растерянно взглянул на директора:
— Но он…он…мёртв?
— И да и нет, Гарри, — вздохнул Дамблдор. – Ремус находится сейчас в таком же пограничном состоянии, в каком ты сам пребывал минут десять назад.
— И…что это значит?
— Только то, что плешивый оборотень умудрился по какой-то неизвестной нам причине застрять на границе, Поттер, — откликнулся Снейп, сидевший на другом конце стола. Молли Уизли, которая в этот момент как раз разливала чай, нахмурилась и плеснула зельевару кипятка на палец меньше, чем всем остальным. – На границе сна и смерти, как величают это невыразимое и неизведанное пространство в трактатах по чёрной магии. И неизвестно, как его оттуда вытащить.
— Застрял, — эхом повторил Гарри.
— Нам пришлось наложить на комнату заклятие мёртвого времени, чтобы тело Ремуса не…подверглось необратимым изменениям.
— В смысле?
— Не протухло, — опять встрял Снейп.
— Северус, прошу тебя! – воскликнула миссис Уизли, роняя на пол блюдо с кексами.
— Я называю вещи своими именами, точнее будет сказать, именами понятными Поттеру, — безмятежно произнёс Снейп, взмахивая палочкой: кексы ожили, солнечными зайчиками вспорхнули на блюдо, которое затем прыгнуло прямо в руки Молли. — Как видишь, он не оценил попытки директора отделаться более литературной версией искомого понятия.
— Называй, пожалуйста, свои вещи, но не за столом!
— Почему нет?
— Аппетит у детей может испортиться! – миссис Уизли трагически воздела очи горе.
— Молли, этим детям подобное несчастье не грозит, можешь не волноваться понапрасну.
Фред и Джордж в ответ на эти слова тихонько хихикнули.
Директор улыбнулся им, после чего бросил строгий взгляд на героя магического мира:
— Гарри, прошу тебя, больше никогда не заходи в эту комнату. Она не предназначена для…живых.
— Хорошо, профессор, — пробормотал Гарри. – Скажите, а что… — он запнулся.
— Продолжай, мой мальчик, — ободряюще блеснул очками Дамблдор.
А Гарри вспомнил вчерашнюю беседу директора со Снейпом и МакГонагалл. О нём. На мгновение вновь стало больно и обидно… Но…он же всё решил? Он согласился с тем, о чём взрослые всегда умалчивали в разговорах с ним.
И, в конце концов, Гарри Поттер – человек Дамблдора. Даже если Гарри Поттер ни на гран больше не доверяет своему мудрому наставнику, тому об этом знать вовсе не обязательно. «Владеешь информацией – владеешь миром», — любил говаривать Снейп, тот Снейп – и Гарри – оба Гарри – верили зельевару.
Мальчик пока не был готов начать собственную партию, поэтому предпочитал пользоваться теми тактическими преимуществами, которых удалось достичь Дамблдору в игре против Вольдеморта.
«Искренность – самое коварное оружие. Оно вынуждает отвечать тем же», — твердил некогда тот, потусторонний Снейп, и Гарри решил его воспользоваться советом.
— Почему Тонкс пришла ко мне и сказала, что вы хотите убить Ремуса?
— Я уверен, Тонкс не могла сказать подобной вещи, — серьёзно ответил директор.
— Ну хорошо, почему вы дали понять ей, что готовы позволить убить Ремуса? – Гарри начал заводиться не на шутку.
— Гарри, — начал Дамблдор, — ты никогда не задумывался о том, почему подслушивать – нехорошо?
Мальчик удивлённо захлопал ресницами, пытаясь скрыть охватившую его панику: «Он что, знает, что я тоже подслушивал?! Точно, он знает!..»
Директор выжидающе смотрел на него.
— Потому что никому неохота, чтобы чужие знали его тайны? – вяло предположил Гарри.
— Не только поэтому, мой мальчик. Вернее, поэтому, но не только. Дело в том, что подслушивающий человек воспринимает лишь часть информации, а остальное ему приходится додумывать. Не все из нас ладят с логикой, к сожалению. Людям свойственно делать неверные выводы, даже когда все факты у них на руках, а уж если человек не обладает возможностью ясно увидеть картину происшедших событий…
— Вы хотите сказать, что Тонкс всё…выдумала?
— Нет, Гарри. Нимфадора неправильно распорядилась полученной ею информацией, только и всего.
— Значит…
— Орден Феникса действительно планировал операцию, которая должна была состояться сегодня утром. План включал в себя не только спасение Ремуса, но и нейтрализацию большинства Упивающихся, а также привлечение оборотней на сторону Ордена.
— И план…
— Провалился, Поттер, — равнодушно подтвердил Снейп опасения мальчика.
— Северус, — предостерегающе произнёс Дамблдор.
— Из-за меня, — убито сказал мальчик.
— Нет, Гарри. Из-за досадной случайности…
— И из-за того, что некий самовлюблённый гриффиндорец одержим желанием покрасоваться перед восхищёнными зрителями. А уж перед понравившейся ему девушкой – сам Мерлин велел! Впрочем, Поттер, вы получали желаемую реакцию: девушка вами вполне восхитилась. Если ваш блохастый приятель всё-таки умрёт…
— Замолчите! Вы!
— Северус…
— Стойте! Что они сделали с Ремом? Почему он…такой?
— Гарри, они не успели…ничего с ним сделать. Потому что…профессор Снейп сварил усовершенствованное зелье Глубокого Сна.
— Что? – непонимающе переспросил мальчик.
— Зелье, которое должно было усыпить Ремуса. Крошечная ампула под языком – чтобы, в случае опасности, он мог воспользоваться ею и таким образом не дать нашим врагам узнать секреты Ордена. Когда он оказался в безопасности, нам не удалось его разбудить. По непонятной пока причине противоядие на Ремуса не подействовало. Для обеспечения сохранности тела мною и профессором Снейпом был проведён древний ритуал умерщвления времени в отдельно взятом помещении – пока заклятие действует, существованию Ремуса ничто не угрожает. Думаю, в самом скором времени мы отыщем способ вернуть его, Гарри…
Гарри из этой речи вычленил только одно.
Главное.
— Вы отравили его! – крикнул он Снейпу, вскакивая из-за стола. – Вы…вы убили его!
— Гарри, немедленно извинись перед профессором Снейпом за свои необдуманные слова, – спокойно попросил Дамблдор.
— И не подумаю! Снейп всегда ненавидел Рема, и, получив возможность от него избавиться, он, разумеется, ею воспользовался! Здорово придумано, Снейп!
— Рад, что вы оценили, Поттер, — лениво произнёс зельевар. – Это должно было быть красиво. Всё-таки последний из Мародёров – почти как последний из могикан, Чингачгук недоделанный. И тоже кончил очень глупо…
Гарри рванулся к ублюдку:
— Вы…
Снейп вздёрнул подбородок и насмешливо поднял палочку.
— ХВАТИТ!
Гневный окрик заставил Гарри остановиться, а Снейпа – насмешливо вздёрнуть бровь.
— Все ломаются, Поттер. Рано или поздно, так или иначе. Под пытками ломаются рано. Директор предложил мне сварить усовершенствованное зелье Глубокого Сна два года назад и поместить его в ампулы, после чего раздать всем членам Ордена для того, что не допустить утечки информации в случае пленения и воздействия на объект разнообразными пыточными заклятиями и заклинаниями подвластия. До сих пор никто от этого зелья не умирал. В том числе и ваш приятель, так что, вынужден вас огорчить, Поттер, вам не удастся засадить меня в Азкабан, чего вам, без сомнения, хочется. А теперь прошу меня извинить – я не намерен и дальше находиться в обществе неуравновешенного, неуправляемого болвана, который имеет достойную сожалению привычку видеть оболочку проблемы, но не её суть.
— Оболочка зависит от сути! – несколько растерянно рявкнул Гарри, по-прежнему взбешённый. Мальчик поверил словам Снейпа, практически сразу поверил…но всё-таки Гарри ненавидел ублюдка. Сны – это одно, а реальность – совсем другое!
— После этих слов я могу с уверенностью заключить, что вы ничуть не поумнели, Поттер. Видимо, кое-что в этом мире остаётся неизменным, в частности, скорбное состояние вашего рассудка.
— Я рад, сэр, — произнёс внезапно почти успокоившийся Гарри: привычная отповедь о скорбном состоянии его рассудка подействовала на мальчика как лошадиная доза успокоительного. – Рад вашим словам. Если то, что вы говорите, — правда, я остаюсь неизменным…победителем. Это как раз меня устраивает. Всего доброго, простите, я немного устал, — мальчик пожал плечами и отправился в свою комнату.
Он не хотел никого видеть. Он уже просто не мог.
«Пусть они все…к Мерлину идут. А я… Я спать хочу. И не смотреть больше…эти…сны».
— Я что, многого прошу?! – закричал он, пиная кровать. – Я просто хочу спать и не видеть снов!!
Гарри заклинаниями оторвал дверцы у шкафа, спалил ковёр и разбил окно. Легче не становилось.
— Поттер, — Гарри обернулся на голос: на пороге стоял зельевар.
«Постучать он, конечно, не мог».
— Я стучал, но вы были слишком заняты разбрасыванием своих вещей и бессмысленным криком.
«Ах ты… Плевать. Дальше что?»
— Зелье Сна-без-Снов, — зельевар прошёл в комнату и поставил на чудом уцелевшую после приступа поттеровской ярости тумбочку прозрачную ёмкость. Рядом с вазой, в которой благоухали фиалки.
«Послать его, что ли? Или не надо… Вообще-то, я был не совсем прав, когда орал на него. Если он и правда не виноват… Что за бред! Разумеется, он виноват – хотя бы потому, что постоянно и очень настойчиво провоцирует меня швырнуть в его худосочную физиономию чем-то вроде кирпича. Пудового.
С другой стороны… Я тоже не сахар, наверное. Мог бы – убежал бы от себя на край света… Но это, к сожалению, неосуществимо. По техническим причинам. И что же мне делать?
Точно! Я буду делать то, чего он ожидать от меня по определению не может! Буду вежливым, тактичным и…извинюсь. Надеюсь, его кондрашка хватит.
Тем более…устал я слишком. Никогда бы не подумал, что устану обвинять Снейпа и подозревать его во всех грехах. Ну ничего. Мы живём в удивительном мире, который то и дело радует нас всякими там незваными-негаданными чудесами и прочими неожиданными фортелями.
К тому же…никто не просил его варить для меня это зелье. Какого чёрта он стал таким инициативным?..
Наверное, это яд.
Хотя вряд ли. Снейп не настолько туп, чтобы травить меня в моём собственном доме сразу после нашего с ним бурного выяснения отношений. И, конечно же, все видели, как он ко мне поднимался. Да и зеркало тоже, в принципе, можно счесть за свидетеля – оно явно запомнило его потусторонний прикид а-la Влад Дракула.
Так что, если следовать принципам бинарной логики… Интересно, откуда я знаю выражение «бинарная логика»?.. Кажется, всё из тех же безумных снов, которые, оказывается вовсе и не сны – вот незадача! А ещё напрягает то, что «лучшую» половину их я, проснувшись, забываю… Ладно, не хочу сейчас об этом думать. О Снейпе тоже не хочу, но придётся.
Итак, наша штатная хогвартская сволочь заявилась ко мне в комнату совершенно добровольно: обошлось без «империусов», директорских уговоров и прочей слёзной мольбы. Зелье принёс. Лучше себе что-нибудь действенное сварил, для помутнённого рассудка – я так понимаю, ему это сейчас необходимо. А то такими темпами Снейп скоро заимеет привычку гадать с младшекурсницами на ромашках на суженого и кормить профессора Флитвика собственноручно приготовленным мороженым. С ложечки. И в моей жизни начнётся новая увлекательная пора, эдакий затяжной период беспросветного безумия.
Аминь.
…На моём месте любой бы поблагодарил его. Это нормально. Но нельзя же просто отбросить годы взаимной ненависти и презрения?.. Типа, забили профессор. Как там в маггловском анекдоте? «Всё фигня, кроме пчёл, да и пчёлы тоже фигня».
Кто бы мог подумать, что сказать ни к чему не обязывающее «спасибо» этому ублюдку – сложнее, чем превратить тушканчика в пятнадцать табуреток?..
Ладно…я герой. А героям страх неведом. Если он пошлёт меня – переживу.
Куда я денусь».
Сей страстный внутренний монолог занял от силы две секунды – скорость мысли явно больше скорости света, чтобы не утверждала по этому поводу современная наука!

— Спасибо, — наконец выдавил Гарри. — И простите за то, что случилось на кухне. Я…не должен был.
— Да. Вы не должны были.
Снейп выжидающе смотрел на мальчика.
— Что? – не выдержал тот.
— Ваше зелье, — напомнил профессор.
Гарри равнодушно прошёл мимо него к тумбочке, взял бутылочку и сделал два больших глотка.
— Хватит, — негромко сказал зельевар.
Гарри сразу же вспомнил, как кричал на них директор, и отстранённо заметил:
— Профессор Дамблдор, наверное, был прав.
— И это наиболее отвратительное свойство его организма, — неожиданно хмыкнул Снейп. – И в чём же, по вашему мнению, директор был прав на этот раз?
— Ну…он был прав, когда говорил, что я «вспыльчивый, агрессивный, поспешно принимающий решения, безответственный и беспечный» … — пробормотал мальчик. Глаза слипались, очень хотелось опуститься на горизонтальную поверхность, любую, и спать, спать… Вот прямо здесь – до кровати идти так далеко…
Снейп подхватил шатающегося мальчика и, сдавленно ругаясь, помог ему добраться до постели. Немного поразмыслив, стянул с парня его дурацкие кеды.
Последнее, что услышал Гарри, перед тем, как провалиться в серую муть сна, был убеждённый голос зеркала:
— Тебе не мешало бы что-нибудь сделать со своим волосами, дорогой. И одежда… Ты похож на летучую мышь!
— Это имидж такой. Под Бетмена. Вот и студенты тоже так думают, — с усмешкой пояснил Снейп, и Гарри понял, что ему всё-таки снится сон. Значит, некачественным зелье оказалось… Наверное.