Соколиная охота

Часть I, глава 1

Название: «Соколиная охота»
Автор: lightless
Бета: Lilu
Жанр: драма/приключение.
Пейринг: Гарри Поттер, Северус Снейп, Ремус Люпин, Гермиона Грейнджер, Джинни Уизли. И другие.
Рейтинг: NC-17.
Диклаймер: Стихи – мои! Герои принадлежат англичанке. Мне просто не нравится, как она с ними распорядилась – без огонька совсем, только чтобы хвосты подтянуть и завязать их в логически обоснованные красивые узелки. Макраме, блин. А слэш где?! Впочем, mille pardon, слэш здесь у меня будет весьма специфический.
Саммари: Гарри преследуют видения будущего. Настоящее для Золотого Мальчика тоже отнюдь не окрашено во все цвета радужного спектра. И вот, когда багровое зарево начинает плясать под веками, а руку холодит сталь древнего клинка, появляется он, человек, закутанный во тьму – «ах, нет, это просто у него плащ такой» – и роняет одиозное: «Твою Моргану, Поттер».
А Поттер что, Поттер ничего, перед ним стоит ещё множество нерешённых проблем – сны, которые вовсе и не сны, вина за гибель близких людей, сомнительные истории с запрещёнными наркотическими веществами, да и тень Вольдеморта мелькает где-то на периферии сознания, приближается медленно, но неотвратимо. Справится ли шестнадцатилетний мальчик с демонами своего предполагаемого будущего?.. Пересилит ли угрюмый скиталец своё прошлое?..
А чёрт его знает.
Примечания автора: 1) мне не нравятся события 6-7 книги, поэтому это АU по отношению к двум последним частям канона. 2) Местами — POV «взрослого» Гарри. То, что жирное – это видения предполагаемого будущего. То, что курсивом – это прошлое. Или важное.

Он думает об авиакатастрофе,
Представляет в подробностях,
Господи, когда это кончится,
Он совсем не против,
Чтобы всё закончилось.
И можно будет получить обещанное:
Сорок сладостных гурий, лучше любой женщины,
И воду, воду, океан синий, невозможный –
Бог его скуп…но ведь в раю – не сложно?..

Он заказывает виски,
У него под плащом тротила
Хватит ещё на три самолёта…
Устало трёт виски –
Господи, лучше бы на Карибы
Или вообще безработным,
Да зачем это,
Да зачем я здесь,
Почему? Я не грешил, я не ел фуа-гра,
Не мял блондинок,
Не топил в своём «Мохито» льдинки,
Не лопался от дыма кубинских сигар
И собственной важности…
Но я здесь, я с ними.

А металлический голос перекрикивает их ажиотаж:
«Пожалуйста, пристегните
Ремни безопасности».
А они смеются и думают о завтрашнем.

Глава 1, в которой Гарри одолевают видения.
И не только.

На самом деле, это была чертовски плохая идея.
Я сижу в своём широком кожаном кресле, развалившись, как обдолбанная амёба, кажется, каждая клеточка моего тела превратилась в жидкую ртуть и растеклась по дорогой обивке. Я не в состоянии подняться, даже если бы сильно захотел. Однако я не хочу. Ничего не хочу. «Нонсенс», запрещённый магический наркотик, в состав которого входят кровь единорога и слюна дракона, течёт по моим жилам целительным эликсиром, квинтэссенцией чистой, ничем не замутнённой радости, в голове ни единой мысли, только сигаретный дым, я практически счастлив и разглядываю плакат в полстены: «It’s good to die young».
Гермиона разгадывает кроссворд в «Ежедневном Пророке».
— Гарри, я не уверена…муза музыкального искусства, атрибут – свирель. Мне кажется…начинается на «Эв»… Да, конечно, «Эв» значит «хорошо»…
— Эвтаназия, — лениво отзываюсь я. Что может быть лучше?
Гермиона хмурится, но внезапно забывает обо мне и моей непреходящей меланхолии – её озарило, она вспомнила имя древнегреческой музы и теперь лучится восторгом, выкрикивая:
— Эвтерпа! Эвтерпа!
— Эврика, — подсказываю я и слышу в ответ:
— Эврика! Эвтерпа!
Эти выкрики, достойные первоклашки, сдавшего свой самый первый экзамен по пению, не слишком-то способствуют моему хорошему расположению духа.
— Гермиона, — недовольно спрашиваю, — что с тобой?
Подруга кидает на меня виноватый взгляд. Одна половина её рта расползается в неудержимой, какой-то полубезумной выстраданной усмешке, другая – напряжённая, губы плотно сомкнуты – неприятно напоминает мне моего ныне покойного мастера зелий. Разве что брови не взметаются к поднебесью, а язвительные замечания не пришпиливают меня, как бабочку, как любопытный исследовательский материал, к стене. На месте. Расстрел на месте. Расстрел ехидными репликами и глупыми придирками.
В последнее время я часто думаю о нём.
В последнее время Гермиона ведёт себя как курица-наседка, высиживающая яйцо дракона.
Неожиданно я понимаю причину такого нехарактерного для неё поведения.
— «Нонсенс»? – с уверенностью говорю я. – Небольшая доза? Первый или второй раз… Гермиона!
Подруга вздрагивает.
Тебе сейчас хорошо, думаю я, о, тебе сейчас просто потрясающе, так же, как и мне было вначале, но ты ведь ничего не знаешь, не догадываешься даже, что будет потом, хотя бы завтра, завтра, когда ты откроешь глаза и поймёшь…
— Почему?
Ненужный вопрос. Но я привык таким образом заполнять смысловые паузы – бросаться словами, простыми, обычными («Как дела?» «Я устал» «Я люблю тебя» «Знаешь, я придумал кучу новых имён для наших детей и собак, в смысле, когда мы их заведём» «Прости меня. Прости-прости-прости»), чтобы казалось, будто я говорю что-то важное, а на самом деле…
На самом деле, о важном я даже молчать боюсь.
Гермиона смотрит на меня.
— А у тебя почему?
Она ведь красивая. Волосы больше не торчат копной сена во все стороны, непокорные и жёсткие, как в школьные годы, а уложены в высокую причёску, волосок к волоску; держится всё это великолепие заколкой в виде розы. Заколку подарил Рон… Помню, я полчаса отговаривал его покупать это рубиновое безвкусие, но приятель, охочий до роскоши, настоял на своём и всё-таки приобрёл украшение. Чтобы с помпой вручить его своей жене…
Рон-Рон.
И сестре – вторую безделушку.
Джинни-Джинни.
Моя супруга была в восторге от выбора брата. Ей достался клон ювелирного монстра, только из изумрудов. Мне он подарил золотое перо.
Нам с Гермионой тогда всё это казалось чертовски милым.
Это было первое Рождество после победы…
— Рон, — говорю я. В ответ – сухой кивок. Нам не нужны слова, чтобы понять друг друга. Единственное, что нам требуется, это «Нонсенс».
— И давно?.. – вяло интересуюсь я. Впрочем, какая разница?
— Какая разница, — соглашается Гермиона.
Я начинаю вспоминать. Испуганное лицо подруги. Странное желание помочь, даже тогда, когда младшие сотрудники хором уверяют её, что прекрасно справятся сами, в конце концов, это же их прямая обязанность! Долгие рабочие дни, вымученные улыбки, вечера в тёплой дружеской компании коллег и подчинённых… Наши разговоры за полночь. Рождество в Министерстве Магии. «Рон занят», «Рон задержался на работе», Рон то, Рон сё…
Рон так её и не простил.
Джинни не смогла простить меня.
Я пожимаю плечами и говорю:
— Знаешь, сейчас моя жена развлекается с Симусом Финниганом, и я точно знаю, где и как это происходит. И, как видишь, я всё ещё жив, не бросаюсь с моста и даже не заказал с доставкой на дом автомат или базуку, чтобы устроить великую сцену ревности.
Мне скучно.
Буквально пару дней назад мы обезвредили ещё троих Упивающихся. Я – старший аврор, командир убойной группы, и мой отдел находится исключительно в ведении начальника аврората. Выслушав от Шеклбота привычные моему слуху дифирамбы, я удалился в свой кабинет, ждать, надеяться и верить, наливаться виски, колоть себе «Нонсенс» и пялиться на плакат: «It’s good to die young».
Мы ещё можем успеть умереть молодыми…
Гермиона смотрит на меня и пытается найти в моих глазах что-то…
Я отворачиваюсь. У меня нет ни малейшего желания пускать кого-то в то болото, в которое за два с лишним, нет, уже три…или четыре? — года превратилась моя душа.
— У тебя глаза потухли, — произносит Гермиона, её голос звучит почти равнодушно, но я кожей чувствую её боль.
Улыбаюсь насмешливо:
— Что я должен ответить?
— Гарри…
— Хочешь, я поговорю с Роном?..
— Ничего не…
— Хочешь, я убью его? Кину к дементорам в Азкабан? Выпотрошу и сделаю чучело?
Несколько секунд моя подруга медлит с ответом, но всё же находит в себе силы проговорить тихое, но твёрдое «нет».
Киваю. Удивила, ага.
— Любишь его?..
А она молчит.

Тем же вечером, вернее, ночью – дело было около двенадцати – я признаюсь в любви к Джинни, произношу безликие слова и целую её в рыжую макушку. Моя жена смотрит на меня с вызовом, она читала в постели, пока я не вернулся домой, и теперь держит в руках маленькую книжечку карманного формата – обнаружила в моей прикроватной тумбочке.
— Что это?
— Шекспир, — послушно отвечаю я.
Джинни вскидывают голову, сейчас она похожа на лису, все черты её лица заострились, кажется, в следующий момент её рот ощерится стеной мелких остреньких зубов, а в глазах вспыхнет звериная тоска.
— «Отелло»? – кричит жена. – Может быть, ты хочешь спросить меня, молилась ли я на ночь?!
— Кому? – спрашиваю я без особого любопытства. – Разве ты веришь в бога? Или, может быть, в дьявола? Милая, не нужно истерик, я ещё не разделся до своих сексуально грязных подштанников, а у тебя в руках нет бадейки паршивого чая, чтобы обварить им мою условно волосатую грудь.
Прозрачный намёк на пренебрежение со стороны моей жены хозяйственными заботами – стиркой, например, — остаётся незамеченным.
Её голос падает до едва различимого шёпота:
— Ты меня не любишь…
Я не знаю, что сказать. «Да, ты права»? «Нет, что ты, солнышко»? «Джин, прекрати это»? «Я хочу тебя, глупая сучка»? «Молилась ли ты на ночь, Дездемона»???»
В голову приходят слова Гермионы, которая в последнее время занялась изучением мифологии в контексте её языка (или языка в контексте его мифологии) и использовала меня в качестве благодарной (на самом деле, нет) аудитории – мне приходилось выслушивать все эти непонятные мягкие «г», как будто ты очень старался, но всё равно промахнулся мимо унитаза («Гарри, заткнись! Это санскрит!»), бесконечные цитаты из Цицерона и Вергилия, пламенные спичи о том, как и когда Индра начал превращаться в Шиву («Это не игрок в квиддич, а индийский бог!»)…
«Больше тебе, конечно, заняться нечем», — ворчал я.
«Я не рассматриваю перманентную стирку-уборку-готовку в качестве приемлемого альтернативного варианта», — гордо отвечала Гермиона, институтская девочка. « Я тебе не Молли Уизли – как бы ни хотелось Рону обратного!»
Я успел нахвататься у неё кое-чего по верхам, вот и сейчас ввернул одиозное:
— Mea culpa, Джинни. Моя вина.
Джинни швыряет в меня книжкой, начинает голосить, писать письма маме, папе и двоюродной тётушке Фредди, бегать по квартире, собирать вещи и обвинять меня во всех смертных грехах. Я смотрю на эту свистопляску, пью отличный шотландский скотч, стакан, бутылку, так, ещё одна должна быть, в шкафчике…
Мерлин, только не это, скотч кончился!..
Я готов удавиться.
То есть, я удавился бы, если бы тут же не проглотил свою долю «Нонсенса» — это, конечно, не внутривенная инъекция, но всё же, всё же…
Вдруг в распахнутое настежь окно вместе с порывом ледяного осеннего ветра влетает взъерошенная сова. Я даю ей угощенье, аккуратно снимаю с лапки послание, пробегаю глазами. В письме сообщается, что наш клиент, очередной трудноуловимый Упивающийся, замечен в сомнительном баре в компании с неизвестным. Отправляю своему осведомителю, Чакки, лаконичный ответ: «ОК, скоро буду». В принципе, мне сейчас стоило бы озаботиться прикрытием, предупредить министерских, запросить разрешение на проведение операции у вышестоящих инстанций…
К чёрту! Я чересчур пьян и слишком мало дорожу своей жизнью, чтобы омрачать свои и без того не слишком светлые часы борьбой с бюрократическим элементом, который, как крысы и тараканы, непобедим и вездесущ.

Моё феерическое появление в баре «Две сестры» нужно было видеть, а ещё лучше – снимать на камеру, чтобы потом, по отснятым материалам, сделать учебный фильм для начинающих Авроров под заголовком: «Как не следует поступать ни в коем случае, если не хотите умереть медленной мучительной смертью».
Ногой распахнув дверь, я ввалился в зал в броской майке с надписью «Мир его достал» и изображением надгробной плиты. Развлекаясь и воображая себя этаким бравым копом из магловских боевиков, я рявкнул:
— Всем оставаться на своих местах, это ограбление…тьфу ты, в смысле, проводится операция по нейтрализации особо опасного преступника!
Наркотический дурман мешал мне связно мыслить, но всё-таки я успел заметить Упивающегося и его приятеля за дальним столиком, слева от стойки. Фигура в плаще с капюшоном вскочила, я уловил плеск воздуха, как будто последователь Волдеморта молниеносно выхватил палочку из кармана мантии… Я едва успел увернуться от «авады», совершив какой-то невероятный кульбит, повторить который на трезвую голову в жизни бы не взялся. Упивающийся запаниковал и бросился к задней двери, но я был быстрее – швырнул в него обездвиживающим проклятием. Жаль, в последний момент враг ухитрился полоснуть меня «сектумсемпрой» — впрочем, в пьяном угаре я этого даже не заметил. Как и внезапного исчезновения дружка «моего» Упивающегося – неизвестный улизнул в пылу сражения, нисколько не заботясь о судьбе своего приятеля, равно как и о моём душевном равновесии – кляня себя на чём свет стоит, я размышлял о том, как это непрофессионально, даже не разглядеть потенциального врага, не то что попытаться задержать… Я ждал коллег.
Перекинувшись парой слов с приятелем из группы зачистки, я сослался на сильную занятость – дескать, жена дома ждёт не дождётся, всё требует долги, ага-ага, супружеский долг – наш тяжкий крест… А я тут Упивающихся отлавливаю по кабакам… Не дело! Сайман покивал с сальной улыбочкой, задал на всякий случай вопрос об источнике информации, но я одарил его убийственным взглядом, сказал, что это «мои дела, мой человек, моя компетенция», и быстренько свалил.
Адреналин, разогнавший кровь, сошёл на нет, в висок вгрызалась бензопила, впрочем, если судить по предыдущему опыту, головная боль – не самое страшное, что мне предстоит в ближайшие сутки. Слишком много наркоты, бессонных ночей, растерзанных нервов…
Я выбрался из бара на улицу, вздохнул осенний воздух – запах дыма, прелых листьев и мокрой собачьей шерсти – и отправился куда глаза глядят, только не домой, нет…
Тут-то «сектумсемпра» и напомнила о себе. Из меня вытекло слишком много крови, и в какой-то момент я, удивлённый донельзя, потерял сознание и рухнул мешком прямо на холодные камни. Впрочем, к чести моей надо сказать, что я успел пробормотать бинтующее заклинание.

Очнулся я от нехилого такого пинка по рёбрам.
— Убирайся отсюда, шваль!
Не понял…
— Ты портишь мне отличный вид, забулдыга.
Странно знакомый голос.
Рывком я перевернулся на спину и уставился в чёрные глаза человека, которого всё это время считал мёртвым.
— Поттер!
— Снейп!
Мой бывший профессор зельеварения окинул меня озадаченным взглядом.
— Живой… — проговорил я, не зная точно, о ком говорю: о нём или о себе.
— Позвольте спросить вас, мистер Поттер, что герой магического мира делает в столь неприглядном виде у калитки моего дома?
— Лежу, — просветил я его.
— Я заметил, — профессор не оценил иронии.
Киваю на другую сторону улицы:
— Вон там. Бар. Только что… — тут я понял, что ресницы мне щекочут солнечные лучи, и исправился, — в смысле, сегодня ночью мне удалось задержать Упивающегося Смертью, у которого в этом баре состоялась встреча. С кем – не знаю. Упивающийся меня ранил. «Сектумсемпрой». Я не заметил этого. Хотел отправиться…уйти, но далеко не смог – упал у вашей калитки, разве что успел наложить бинтующее заклятие. Всё, — я говорил так, будто отчитывался Шеклботу или делал доклад самому министру. Кратко, неэмоционально.
— Нет, не всё, — прищурился Снейп, — как вы ухитрились не заметить «сектумсемпру» ?
Так, а вот это уже нежелательный вопрос. Впрочем…Снейп всё равно считает меня бездарным кретином, вряд ли я смогу кардинально изменить его мнение о себе, разве что к «бездарному кретину» добавится ещё несколько сочных эпитетов. И Снейп всё равно не сможет сказать мне ничего нового о моей скромной персоне – я и так сам себя с успехом ненавижу.
— Я был пьян, — сообщил я. – И под действием наркотика. «Нонсенс», может, слышали, Снейп? Отличная вещь, могу вам по знакомству продать пару десятков ампул…
Снейп аж в лице переменился.
— Вставайте!
— Рад бы… — проворчал я.
Снейп сдержанно зарычал, схватил меня за плечи и водрузил на ноги – я и не думал, что он такой сильный!
Честно стараюсь не упасть.
— Убирайтесь!
— Угу… — соглашаюсь я, пробую сделать шаг… Мой плащ цепляется за какой-то гвоздь в заборе, я сдираю мокрую тяжёлую ткань – не жалко – и только начинаю движение…
— Поттер.
Поворачиваюсь. Ловлю напряжённый взгляд Снейпа, который буравит мою грудь, скользит по дурацкой надписи «Мир его достал», по кровавым разводам, которыми я весь покрыт…
— Вам нужна…медицинская помощь, — с усилием выдавливает Снейп.
Внезапно я испытываю приступ неконтролируемого веселья и в двух словах пересказываю Снейпу наш утренний разговор с Гермионой про муз и эвтаназию. Мне хочется философствовать, я говорю ему, что эвтаназия – единственное приемлемое лекарство от старости. И перед богом самоубийцы чисты с формальной точки зрения, ну, кому это важно, конечно.
— Отправляйтесь домой, — почти просит Снейп.
Я…чертовски устал. Потерял много крови, а действие «Нонсенса» заканчивается, и скоро я просто рухну на первую попавшуюся горизонтальную поверхность и притворюсь трупом.
— Некуда, — говорю я, потом цитирую строчку из рекламы «Гринготтса»: — «Сынок, наш дом сгорел! – Мама, это ничего, я возьму ипотечный кредит!» — прохожу пару метров и падаю. Я больше не на территории Снейпа, моё бренное тело не мешает пышному цветению сорняков на его газоне, всё нормально…
Последнее, что я чувствую – резкий рывок вверх.

Фиалки. Запах фиалок. Принюхиваюсь. Аромат свежесваренного кофе и тостов. Открываю глаза. Снейп. Кривится, протягивает мне стакан, требует выпить.
Спрашиваю непослушными губами что это.
— Зелье выведет яды из вашего организма.
— Яды?
— Наркотики, Поттер.
Пью, с усилием приподнимаюсь на кровати – чтобы в следующую минуту рухнуть обратно в чернильную темноту сна.

— Кретин.
«Какого чёрта?» — думаю я. Мозг категорически отказывается просыпаться. Я готов продать душу дьяволу, лишь бы урвать ещё пару десятков минут сна без сновидений – это большая редкость для меня по нынешним-то временам!..
— Поттер, есть кое-что, что вы должны знать.
«Например то, что я лежу на продавленном диванчике у вас в гостиной и страдаю от похмелья. Не хватит ли уже на сегодня хороших новостей? День ведь только начинается…»
Открываю один глаз, только для того, чтобы разглядеть Снейпа, нависающего надо мной и протягивающего газету. В глаза сразу бросается подзаголовок, написанный буквами размером со Швейцарию:
«Дом Гарри Поттера сгорел!»
Почему-то я ничуть не удивлён.
На всякий случай кривлю физиономию, ломаю брови и говорю:
— Они вынудили меня уйти из дома…а сами, под шумок, подожгли!.. Хорошо хоть Джинни сегодня гостит у матери. Осталось только выяснить, был ли Упивающийся только приманкой или же…
— Или же, Поттер? – эхом откликается Снейп. Ему наконец-то надоело балансировать рядом с моим, в смысле, своим, диваном, так что зельевар придвигает какой-то хлипкий стульчик и занимает стратегически выгодную позицию у моего изголовья. Я чувствую себя нелепо: мне кажется, что впервые в жизни папочка пришёл ко мне, болезному, почитать сказку про Серого Волка.
— Вариантов много, — объясняю я.
— Для меня существует только один-единственный вариант, Поттер. Свою полуправду будете рассказывать корреспондентам «Пророка».
Насмешливо вскидываю бровь, в лучших традициях Снейпа, поднимаюсь на подушках так, чтобы смотреть на него не снизу вверх, а глаза в глаза. Знаю, что глупо нарываться, но ничего не могу с собой поделать – чувствую я себя вполне сносно, двухголовый зверь тоски и скуки грызёт меня изнутри, и я слишком долго не видел старого чёрта, чтобы сейчас не попытаться сыграть ноктюрн на его нервах.
Дальнейший ход разговора выявляет одно: играть на нервах лучше всего получается именно у Снейпа. Он – виртуоз. Особенно учитывая доставшийся ему инструмент – меня, с притуплёнными нервными окончаниями и единственной извилиной, на которой уши держатся. Это не затянувшийся сеанс самобичевания. Просто я…
Итак, я спрашиваю:
— Не поделитесь ли открытиями, профессор?
— Я больше не имею досадной необходимости быть вашим учителем, Поттер, — напоминает зельевар.
— Свет мой, Северус, скажи, я ль на свете всех милее, всех румяней и белее? — с удовольствием цитирую я слова известной сказки – видимо, мастер зелий у моего изголовья воздействует на меня так же, как коробка валерьяны на кошку. В смысле, хочется распотрошить лапкой внутренности тары и вытащить на свет самое ценное – в случае со Снейпом это настоящие эмоции, не только показное отвращение и всепоглощающую ярость, но что-нибудь такое…что встряхнуло бы меня. К сожалению, у него при себе нет думоотвода, куда бы я мог нырнуть. Приходится действовать по старинке…
— С прискорбием вынужден констатировать, что со времён школы вы ничуть не изменились – как были нахальным хамоватым мальчишкой, так им и остаётесь. Что касается вашего вопроса, на мой взгляд, сейчас вы выглядите отвратительно, Поттер и совершенно не попадаете под заданную характеристику.
— Это не по сценарию, — обиделся я, — сейчас вы должны были назвать имя моей соперницы…или соперника, — ухмылка от уха до уха, — чтобы я с чистой совестью отправился за топором, зарубить дрянь такую, как последний маньяк…
Глаза Снейпа неприятно блеснули.
— Ладно, ладно, — усмехнулся я, — так что там с вашими предположениями насчёт моего дома?
— Когда в шесть часов утра вы валялись около моей садовой калитки, то никак не могли знать, что к тому времени ваш особняк уже догорал. Исключая одну возможность: вы же сами его и подожгли. И превратили мои предположения в уверенность, ответив на приказ убираться глубокомысленной ремаркой, что, дескать, вам «некуда»… А эта строчка из рекламы «Гринготтса»?.. Поттер, вам известно что-нибудь про человеческое бессознательное? Вы понимаете, что в качестве ответа выбрали образ, где фигурировал именно огонь? Единственное, чего я не в состоянии понять – зачем вам это понадобилось?
Вот это поворот.
— Вы с ума сошли, сэр? – почти ласково спрашиваю я. – С чего бы это мне жечь свой собственный дом?!
Снейп недобро ухмыляется. И в следующий момент я вижу острие палочки, направленное на меня:
— Легилименс!

Бензин в гараже…я бью по бутылке, она падает, маслянистая жижа растекается по полу, и когда смотрю в лужу бензина, мне кажется, я вижу, как мои глаза отсвечивают красным, будто бы отблеск пламенеющего заката…почему нет? Я хватаю ёмкости, бегу в гостиную, в столовую, поднимаюсь на второй этаж, не прекращая при этом лить и лить жидкость…Мне нравится запах. Мне нравится и то, что следует дальше – выбраться из каменного мешка наружу, на улицу, опуститься на верхнюю ступеньку у входной двери. Дым сигареты, теряющийся на фоне удивительно звёздного неба. Я кидаю непотушенный бычок на доски крыльца и наблюдаю за волнами жара у своих ног. Всё происходит слишком медленно, на мой вкус. Я кричу «инсендио», потом перечисляю все известные мне заклинания огня и, наконец, аппарирую оттуда, прямо от входной двери.
Прежде, разумеется, я произношу длинный патетичный монолог о своей загубленной жизни.
Джинни…я не хочу, чтобы ты возвращалась сюда. Я сожгу всё, что у меня есть, только чтобы тебе некуда было вернуться. Это мой персональный ад – видеть, как горит мой дом, все мои мечты о семейном очаге и уюте, как превращаются в горстку пепла призраки моих неродившихся детей, о которых я всегда мечтал…
Это всё моя вина, Джин. Я проклят. Но я больше не могу так – от измены до измены, запивать паршивое утро абсентом и закусывать всё это отчётами в министерстве. Солнечные лучи ранят мои глаза, поэтому я всегда в очках, тёмных и стильных. Те, круглые, убожество, я давно выбросил, впрочем, где-то внутри меня всё ещё живёт хлюпик с лупами на носу — оправа заклеена скотчем — и в плохонькой одежде. И я – он, Джинни, слабак и урод, вовсе не герой. У меня на коленях дырки.
А ведь убил пятьдесят шесть человек.
Я убил пятьдесят шесть человек и вижу всех их по ночам, боги мои, каждую ночь! Нет…не каждую.. Иногда по ночам мне снятся твои стоны, вот только руки, которые тебя обнимают – не мои…
Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя?
Нет, Джинни.
Да и ты не слишком-то часто вспоминаешь обо мне в объятьях Драко Малфоя, Дина Томаса, Симуса Финнигана, кто там ещё у тебя сейчас?
Однако тебе всегда хотелось быть женой Героя.
Поэтому ты всегда возвращаешься. Но не ко мне, а к нему – Золотому Мальчику, Принцу Гриффиндора, начальнику убойного отдела аврората, обладателю кубка Европы по квидиччу за 20… год, ты целуешь статус, ты отдаёшь себя газетам, ты прогибаешься перед глянцевой видимостью, ты, глупая кукла…
В ту ночь я впервые стал поэтом.
Смотрел на огонь, воображал себя Нероном, который сжёг Рим, на худой конец – Геростратом, придавшим храм Артемиды всполохам пламени.

— «Венец из мишуры, маскарадные крылья,
В венах подкрашенная красной краской вода…
Отдайте эту куклу тому, кто открыл ей
Стеклянные глаза и сказал: «Навсегда…
Ты одна-единственная».
Отдайте эту куклу тому, кто влюбился
В вишенку безмятежного рта.
Отдайте эту куклу славному рыцарю,
Пьяному с утра.
Отдайте штампованное блестящее
Хмурому настоящему,
Не забудьте надеть розовые очки,
Чтобы скрыть синяки
Под глазами…
Вместо глаз, вместо душ…
Помни. Быть куклой, конечно, лучше…
Помни: мы живём так десятки лет,
Скользим взглядом по небу,
Ползая в рыхлой и липкой земле…»
Я аппарировал.

— Мило, Поттер, — заметил Снейп, а мне всего-то и удавалось, что только хватать ртом воздух да мычать что-то невнятное в ответ. Мерлин, как же мне было стыдно! Впервые в жизни, должно быть. Нет, всё-таки, это второй раз – первый у меня пришёлся аккурат на пятый курс, когда я сходил с ума от стыда за себя и своего отца.
— Я…не помнил, — наконец выдавил я.
— Не удивительно. Вы находились под действием сильного наркотика. Плюс естественная реакция замещения – вкратце, это психологический фактор, призванный ограничить доступ к некоторым пластам памяти, сохраняя таким образом рассудок счастливого обладателя неприятных воспоминаний в относительной целостности.
— Ааа… — умно ответил я.
— Поттер, я поражён. Вы оказались к тому же ещё слюнявым поэтом-самоучкой, — ехидно изрёк Снейп.
Я со стоном натянул на себя одеяло.
«Мерлин! Если ты есть или был, то разверзни, пожалуйста, на этого Снейпа хляби небесные, чтоб такооое воспаление лёгких этот старый хрыч заработал…и никогда-никогда не смел оскорблять больше бедного меня. Аминь. В смысле, dixi. Короче, ты понял», — страстно молился я, уткнувшись носом в подушку.
Потом я вдруг вспомнил, что я – герой. Пусть малость спятивший, но всё же.
— А знаете…я тут подумал…чаю вы мне, наверное, предлагать не будете?
— И не надейтесь, мистер Поттер, — охотно подтвердил Снейп.
— Ну хорошо. Тогда спрошу сразу, не предлагая вам сесть, успокоиться и подумать о вечном: так как вам удалось выжить?
Зельевар поморщился:
— Чудом, мистер Поттер, самым что ни на есть обыкновенным чудом.
— Ммм?..
— Я не обязан перед вами отчитываться.
— Я не обязан бежать в редакцию «Пророка» с сенсационной новостью «Северус Снейп, шпион, награжденный орденом Мерлина посмертно, — ЖИВ!», но кто сказал, что я не сделаю этого, если не получу интересующие меня сведенья?
— То же самое я могу спросить у вас. «Неуловимый Поджигатель – Гарри Поттер собственной персоной», как вам такой заголовок, звучит?
— Ваши притязания смехотворны. Моему адвокату понадобится двадцать секунд, чтобы отделаться от вас и ваших инсинуаций. Тем более, существует ещё общество с его авторитетным мнением. Ради этого чёртового общества я пахал как папа Карло три года и теперь заслуженно пожинаю плоды – они спустят мне с рук всё, даже если мне вдруг в голову взбредёт убить английскую королеву, перетрахать её сыновей и коров, а потом поставить во время службы рожки епископу Гамсбургскому.
— Потрясающая программа-минимум, Поттер.
— Знаю. Больше комментариев не будет?
— Вы так уверены, что я желаю разговаривать с безумцем, будущим Тёмным Лордом и латентным гомосексуалистом в придачу?
— Вы…что?!
— Смените слуховой аппарат, Поттер. Этот уже не справляется.
— Снейп.
— К вашим услугам.
— Вы давеча хотели, чтобы я катился отсюда?.. Ну так вы своего добились! – взбешённый, я вскочил с дивана и рванул к выходу, мимоходом призвав свою волшебную палочку. Внезапно я сообразил, что без футболки и вообще голый по пояс. «К чёрту!» — решил я, выскочил в прихожую, сорвал с вешалки свой плащ и аппарировал прямиком к воротам министерства магии…
Чтобы сразу угодить в лапы вездесущих репортёров.

— Греческий царь, который чуть было не принёс в жертву собственную дочь – Агамемнон. Сильный наркотик, входящий в состав…так, так, это… Вторая «а», последняя «м»…
— Лауданум.
— Подходит… Гарри? Ты как, нормально? – Гермиона наконец отрывается от кроссворда и вспоминает о том, что рядом с ней есть кто-то, кому наконец можно позабыть про необходимость каждый вечер выслушивать ругань жены с домовым эльфом, который якобы «халатно относится к своим обязанностям». А теперь, хвала Мерлину, я избавлен от этой повинности – и от сотни других, начиная с починки электросети (эльфы в этом специфическом предмете не разбираются, а электрика звать…ну это не по-мужски! Сам починю…ну, может быть, нет) и кончая извечной проблемой выбора («Что скажешь, подходит эта тумбочка под вооон ту замечательную резную рамочку?.. Ну да, картина в рамочке глупая, согласна, но я же тебе не о картине говорю, а о рамочке…»).
– Где вы будете жить?
— Джинни гостит у родителей, — беспечно отзываюсь я.
— Видела её интервью…бедная, — сочувственно говорит Гермиона. Она не акцентирует моё внимание на том, что на вопрос я так и не ответил. Подруга знает, что ей не понравятся мои слова – в моих глазах горит предупреждение в духе «Не влезай – убьёт!» На самом деле ты не хочешь ничего этого знать, Гермиона.
— А моё интервью? – спрашиваю я.
— Да…ты предполагаешь, что тебя нарочно выманили наружу, чтобы спокойно уничтожить твой дом. Но кто это мог быть, Гарри? Мы допросили пойманного тобой Упивающегося… Но он ничего не знает. Преступник просто хотел покинуть страну и связался с посредником, который мог обеспечить его документами…
— А поджигатели знали об этом и решили использовать ситуацию, — подхватываю я.
— Может быть… — Гермиона пожимает плечами. – В любом случае, нужно найти посредника.
— Я займусь этим.

И снова этот район, бар «Две сестры», через улицу – дом Снейпа. Я оббегал всю округу, задал куче людей кучу вопросов, я сам превратился в потную кучу органики, но так ничего и не нашёл, ни следов, ни концов, ни-че-го.
Звонок мобильного – музыка из «Крёстного отца» разрывает застоявшуюся тишину. Не слишком хочется отвечать, но вдруг что важное? Слышу голос Гермионы.
— Джинни спрашивает, где ты?
— Скажи ей, что я умер.
— Гарри!
— Что – «Гарри»? – злюсь. – Я на задании. Когда я прихожу с задания, Джинни орёт, что не видит меня сутками, как будто я умер или спился, или улетел на Луну. «Живой муж всё равно, что мёртвый» — говорит она. Так что я не при чём, я просто ей подыгрываю.
— Нашёл что-нибудь?
— Нет.
— Ну хорошо.
Короткие гудки. Только я начинаю мысленно перечислять весь известный мне набор ругательств, как меня вновь отвлекают от блуждания туда-сюда по узкой улочке:
— Мистер Поттер, вы взяли за обыкновение портить мне пейзаж своим всклокоченным видом? – кто бы мог подумать – Снейп вышел на прогулку.
— Цель моей жизни – насолить вам, — отвечаю искренне и поворачиваюсь.
Нет, к такому зрелищу я был положительно не готов.
Снейп, чёрные волосы собраны в аккуратный хвост, одет в чёрную рубашку и чёрную же куртку, на ногах джинсы и ботинки с узкими носами, тёмные очки блестят в свете неожиданно жгучего октябрьского солнца. В тонких пальцах дымится узкая сигарета, «Сноб», — с неожиданным уважением решаю я.
— Сэр, одолжите сигаретку?
Снейп кидает мне пачку. Прикуриваю от волшебной палочки, ухмыляюсь и выдаю сакраментальное:
— Вас не узнать!
— Я же начал новую жизнь, помните, Поттер?
— Значит, Лили Эванс осталась в прошлом? Думаете, я забыл вашу предсмертную просьбу – посмотреть на вас? Чтобы её глаза смотрели на вас, — говорю я и кидаю ему пачку обратно. Снейп не реагирует, сигареты падают в грязь и разлетаются, словно ненужные смертельно раненому солдату пули.
— Зачем вернулись, Поттер? – рычит Снейп.
— Какого чёрта вы назвали меня так вчера?!
— А вы подумайте.
— Бред, — решительно заявляю я. – И чепуха. Чушь собачья. Место вам в Святого Мунго, мистер Северус Снейп, свежевыкопавшийся упырь вы наш!
И тут случилось неожиданное: Снейп бросился на меня, прижал всем телом к забору, так, что я почувствовал спиной скол досок, но не успел и слова вымолвить, как зельевар впился в мои губы своими, грубо, почти кусая, словно бы желал причинить боль, выпить меня, подчинить и…
…и мне это – нравилось.
— …Твою мать! – заорал я, когда он наконец прервал поцелуй. – Ты что себе…
Снейп взревел, ногой раздвинул мои бёдра, вцепился рукой в волосы, потянув так, чтобы я поднял голову, и вплотную занялся моей шеей – к этому моменту я чувствовал, как мои колени начинает сводить от возбуждения, а сердце трепещет словно кроличий хвост, остервенело бьётся о рёбра, желая выскочить наружу.
И тут Снейп снова поцеловал меня и я застонал, наверное, я сошёл с ума, потому что ответил ему.
Впрочем, это мог быть приступ паники, вызванный неожиданным нападением. Ну, я надеюсь на это.
Неожиданно по моему телу прокатилась волна сухой дрожи – как будто я был бумажным лебедем на сильном ветру и вот-вот готов был порваться или взлететь, или…
Однако прежде, чем я успел оттолкнуть Снейпа…прежде, чем я успел хоть что-то сделать, послышался хлопок аппарации – мне не нужно было открывать глаза, чтобы удостовериться в личности неожиданного свидетеля нашего со Снейпом поцелуя. Разумеется, следуя правилу паршивых комедий положений, это могла быть только Джинни – это и была Джинни, потому что только она умела так истошно, истерично визжать:
— Подонок! Животное! Урод, грязный, грязный…педераст!! Лапаешь своего…о, Мерлин, это он, почему, он живой… Тискаешься с ним, ничтожество, а я – я там…волнуюсь!!
Это было невыносимо, немыслимо. Я помню бездну гнева, которая росла в моей груди, помню два коротких слова и яркий зелёный свет, помню слова Снейпа, говорящего «Мой Господин» — это было хуже «авады», — помню «Нонсенс», мёртвые глаза Рона, безумный смех Гермионы, помню армии мертворожденных, восстающих из праха по моему приказу, помню весь тот хаос, что стал моей тенью и помню собственную смерть – от руки Драко, Драко Малфоя, Сияющего Героя, Убийцы Поттера. Однако это ещё не конец, я знаю… Я помню, что уходил с лёгким сердцем: Драко не устоит перед искушением, Тьма не будет извергнута из этого мира, и история повторится вновь – лишь для того, чтобы повториться. Таково правило Вселенной – и мы, добрые и злые, мерзкие и добродушные, нужны зачем-то – для мировой гармонии, что ли… Я помню, я смеялся, когда уходил… Я…

Я просыпаюсь.

Гарри Поттер обливался потом на втором этаже дома своих родственников, у которых он обычно проводил летние каникулы. Только что он очнулся от очень странного – и страшного – сна и был занят лишь тем, чтобы не слишком громко кричать. Совсем не кричать не получалось, поэтому, чтобы никого не разбудить, мальчик кусал свои руки и стонал в подушку.
— Прекрати! Слышишь, прекрати это немедленно! – громкий стук в дверь заставил его задохнуться от ужаса. Но это не были они (кто –они, Гарри представлял смутно, но был уверен, что не хочет встретиться лицом к лицу с любым из персонажей своих ночных кошмаров), в дверь барабанил дядя Вернон, неприятный, но такой знакомый и предсказуемый. Гарри был уверен, что под жёсткими кулаками его любимого дядюшки дверь скоро прогнётся, а то и слетит с петель – слишком часто её атаковали в последние дни. И ночи. Главным образом, ночи. Ведь спят-то люди по ночам? А Гарри – Гарри не мог спать, стоило ему чуть задремать, так в голову сразу лезло нечто невообразимое, мальчик грезил или бредил, или как это правильно называется, Гарри не знал, но факт, что почти всегда он просыпался от собственного дикого вопля, и минутой спустя ему приходилось выслушивать дядю Вернона, который очень здорово умел выказывать своё недовольство.
— Ах ты, маленький, мерзкий мальчишка! Открывай сейчас же!
Рывком Гарри соскочил с кровати, запутался в простынях и едва не рухнул на пол, но всё же сумел в последний момент удержать равновесие. Два шага, поворот ключа – и он увидел багровое лицо и обвислые усы своего дядюшки. Гарри подумал, что дядя Вернон похож на очень грустного освежёванного мопса, которого какие-нибудь корейцы решили поджарить на медленном огне согласно своему корейскому рецепту здоровой кухни. Осталось дождаться, пока дым из ушей повалит, чтобы достигнуть полного сходства, думал Гарри.
— Что это было?! – дядя не терял времени и продолжал вопить.
— Э…не знаю. Ну… Плохой сон.
— Ты смеешь беспокоить свою семью, ты не даёшь нам спать, грязный выродок… – прошипел дядя. – Потому что тебе снятся сны?! Почему это происходит, ты?..
— Наверное…наверное, съел что-нибудь не то… — ответил Гарри, когда молчание стало совсем уж невыносимым.
— Завтра не получишь не крошки! И послезавтра, и… Если наша еда не достаточно хороша для такого неблагодарного мальчишки, как ты, тогда не будешь есть совсем!.. – рявкнул Вернон, хлопая дверью так, что кусок известки, покрывавшей потолок, откололся и мазнул Гарри по щеке. Машинально мальчик протянул руку к лицу – чтобы нащупать что-то липкое. Он лизнул это – солоно. Внезапно захотелось пить.
— Отлично, — пробормотал Гарри. – Подумаешь. Нужна мне ваша еда…
Мальчику хотелось только, чтобы сны перестали мучить его по ночам. А насмешки Дурслей, колючий солнечный свет, мысли о Волдеморте и Сириусе – днём.
Гарри Поттер со стоном рухнул в кровать. Ещё одна порция кошмаров вместо завтрака-обеда-ужина, не так ли?.. Мальчика действительно тревожил тот факт, что он забывал свои сны через секунду после пробуждения. А ведь эти видения могли быть чем-то важным…

Следующее утро началось для Гарри с тёти Петунии, которая колотила в дверь и кричала мерзким голосом:
— Лужайка перед домом, маленький бездельник, помнишь, что ты должен привести её в порядок? Сейчас же отправляйся поливать траву и подстригать розовые кусты!
— Да, да… — пробормотал Гарри, натягивая на себя простыню и отворачиваясь к стене.
— Живо! – напомнила тётя.
— Отвали, — прохрипел Гарри, но тихо-тихо – тётка не должна была услышать.
Он только начал проваливаться в спасительную дремоту, как раздался негромкий металлический скрежет – упрямая родственница открыла дверь с другой стороны запасным ключом и ворвалась в комнату.
— Ты плохо слышишь? Сколько раз ещё повторять – вставай!!
Внезапно в голову Гарри пришла светлая идея:
— Но почему я должен это делать?
— Если ты не будешь, бездельник, то мы выкинем тебя, неблагодарного мальчишку, из нашего дома!.. – завизжала тётка, и Гарри показалось, что даже у бензопилы, и у той голос мелодичнее.
«Если они выкинут меня из дома, то…то защита падёт, и Волдеморт…»
Мысль была слишком страшной.
Тёмный маг сможет добраться до него – ведь до сих пор Волдеморта сдерживало только заклятие крови, жертва матери Гарри. Лили, рыжеволосая озорная волшебница, сестра Петунии, дала себя убить и тем самым спасла своему сыну жизнь. И до тех пор, пока ему не исполнится семнадцать и мальчик не станет совершеннолетним волшебником, Гарри мог ощущать себя в относительной безопасности – у Волдеморта, проклятия всего магического мира, не будет возможности получить власть над ним. Через неделю Гарри сможет отпраздновать день своего шестнадцатилетия, и ещё целый год после этого защита будет действовать…но только если Гарри продолжит называть дом номер четырнадцать по Прайвет-драйв своим. А сделать это будет сложно, если родственники мальчика вышвырнут его из этого дома.
И всё будет зря.
Смерть его близких, жертва мамы, Сириус, ушедший за Вуаль… Все эти люди, в гибели которых он прямо или косвенно был виноват, — получится, что они зря прожили свои жизни, зря отдали их, зря!..
Гарри встряхнул головой. Он и так думал об этом постоянно, он устал размышлять и загонять себя в угол бесконечными «если бы»…
— Тебе так хочется жить на улице? – прищурилась тётка.
Целую секунду юный волшебник размышлял, стоит ли ещё год спокойной жизни (не считая, конечно, действий стремительно набирающего мощь Волдеморта против мирного магического и магловского населения, нападений Упивающихся на министерство, панику в прессе и прочие неприятности) каждодневного унижения у Дурслей?
Год – это ведь почти вечность…
— Ну? – грозно вопросила тётя Петуния.
— Я уже встал, — пробормотал Гарри.
Если год – это почти вечность, то лето с Дурслями – это пять вечностей. Или пятьдесят. Или пятьсот.
— Пять тысяч пятьсот пятьдесят пять, — бормотал Гарри часом позже, обрызгивая засыхающие листья – июль в этом году выдался жаркий. – Пятьдесят пять тысяч пятьсот пятьдесят пять…

Дядя сдержал слово – еды ему не давали. Один раз Гарри пробрался ночью на кухню, чтобы взять немного хлопьев или бекона, или чего-нибудь, но как назло, столкнулся с тёткой, внезапно так не вовремя захотевшей пить. Она, увидев тёмную фигуру мальчика, шарахнулась в сторону, наткнулась на декоративный круглый столик на изящных ножках-лилиях (гордость дяди Вернона) и, нащупав на нём что-то тяжёлое, швырнула это в Гарри. «Что-то» оказалось фарфоровой вазой, которая, угодив Гарри в бровь, упала на пол и с громким звоном разбилась. Всё бы ничего, но оглушённый мальчик, у которого из глаз случился настоящий звездопад – только успевай желания загадывать – упал на осколки.
Потом вдруг вспыхнул яркий свет, и в кухню вступил дядя Вернон, именно вступил, огромный и яростный, как Каратель или Судия, или Понтий Пилат, только с пивным брюшком и в батистовой пижаме в фиолетовый горошек. Дядя, увидев останки драгоценной вазы, заревел пожарной сиреной, принялся обзывать Гарри по-всякому – как, мальчик не очень запомнил, не до того было – после чего отослал виновника неразберихи в его комнату, предварительно отвесив ему гневную оплеуху, так что Гарри отлетел, больно ударившись о стену.
Юный маг, шатаясь, встал и начал подниматься по лестнице – его смутила резкая, почти невыносимая боль в правой руке, но убедить дядю сейчас же вызвать врача было не просто бесполезно, а ещё и опасно – мало ли что огорчённый потерей дорогой вазы его дядюшка мог вытворить?..
С недавних пор «болеющий» антиквариатом, дядя Вернон решил собрать у себя дома коллекцию редких вещиц, в основном серебряных и бронзовых, к стеклу и фарфору он нежной любви не питал. «Вряд ли пойти сейчас вниз и получить какой-нибудь ампирной статуэткой в висок будет правильной идеей», — решил Гарри, разглядывая в зеркало свою залитую алым голову – раны на лице всегда сильно кровоточат.
Надо бы дойти до ванной комнаты, вымыть с мылом все царапины… Но Гарри так устал… Голова кружилась, его тошнило, рука болела, при каждом движении запястье взрывалось огнём. Мальчика хватило только на то, чтобы выдернуть из тела осколки вазы и рухнуть в постель.

Пробуждение было не из приятных.
— Живо отправляйся в сад!
— Эээ…тётя Петуния. Кажется, вчера я сломал руку, — пробормотал Гарри, пытаясь открыть глаза – левый никак не хотел глядеть с радостью навстречу новому дню, и мальчик запоздало сообразил, что, наверное, у него теперь огромный пухлый синяк чуть выше века, поэтому-то глаз и не открывается.
— Ну хорошо, — неприятно улыбнулась тётя. – После вчерашнего – ты заслужил, паршивец! Как последний вор, весь в отца, маленький, грязный…
— Мне нужен врач…
— Заживёт. На тебе, как на собаке, всё заживает, ненормальный, ты!.. – слова упали каплями раскалённого свинца прямо в уши, хлопнула дверь, повернулся в замочной скважине ключ, и Гарри остался один. Мальчик не возражал. Всё, что ему хотелось, это спать, и теперь-то ему наконец дадут эту прекрасную возможность.