Глава 6
Когда мы с МакГонагалл говорили о необычности защиты, наложенной на комнаты Снейпа, она сказала одну странную вещь – что заклинания ведут себя не так, как должны были бы. Разумеется, это не могло не заинтересовать меня. И я тут же попыталась выяснить, в чем эта странность заключается.
– Гермиона, я думаю, кому как не тебе знать, что эффективность заклинания зависит, в первую очередь, от сил и способностей творящего его мага. И потому любые чары, даже самые сильные, носят временный характер.
Я молча кивнула, соглашаясь с услышанным. Время… И здесь оно. Единственное, над чем не властны даже волшебники. Все остальное всегда можно подкорректировать в свою пользу – то ли при помощи зелья, то ли при помощи заклинания, то ли при помощи ритуала. Даже чувства, даже пространство, даже жизнь и смерть. И только время необратимо, несмотря на все попытки доказать обратное. Даже создание и возможность использования хроноворота не опровергает, а скорее подчеркивает неподвластность времени. Только времени дано обуздать неуемную гордыню магов и напомнить им, что в своем развитии они практически ничем не отличаются от простецов. Ничем, кроме магии.
– Те же чары, которые предполагают продолжительное действие, обычно поддерживаются за счет магической энергии хозяина. Как ты сама понимаешь, такая схема не вполне надежна – если волшебник умирает, все чары, наложенные им, ослабевают и постепенно исчезают…
И тут мне пришла в голову совершенно невероятная мысль:
– Минерва, а как же тогда родовая охранная магия? Ведь сила ее только растет со временем, которое исчисляется веками, – если и было что-то, в чем я так и не смогла разобраться за эти годы, так это традиции волшебных семей и магия крови. Наверное, потому, что этому нельзя научиться – с этим просто нужно родиться. А может, потому что по этой теме практически нет книг, а если и есть, то в частных библиотеках. Маги не спешат поделиться своими секретами с окружающим миром.
В ответ на мой вопрос МакГонагалл пожала плечами.
– Гермиона, родовая магия – это отдельная тема. Там все не так просто. Это не защита, сотворенная одним человеком. Это сложная система чар, созданная и поддерживаемая поколениями. Каждый член семьи вносит свой вклад в магическое поле родового гнезда и замыкается эта система на ныне здравствующих представителей рода. Именно они обеспечивают ее функционирование. Умрут одни – придут другие, которые точно так же пройдут обряд инициации. И вновь защита будет поддерживаться за счет живущих, не теряя при этом силы, которой были наделены ушедшие… Но все это не имеет от ношения к нашему разговору.
– Если я правильно вас поняла, то по прошествии нескольких лет охранные заклинания должны были ослабнуть, а то и вовсе исчезнуть? Тогда почему не удалось проникнуть в комнаты профессора Снейпа? – мне казалось, что во время этого разговора от меня постоянно ускользает нечто важное. И как зачастую бывает в подобных случаях, я возомнила, что стоит мне понять, что это, моя проблема буде решена раз и навсегда.
Директриса заметно нервничала:
– Вот в том-то и дело, Гермиона, что чары не только не ослабевают, но и временами усиливаются, как будто…
– Вы хотите сказать, как будто профессор жив? – перебила я ее.
– Нет… Нет, что ты…Как тебе могло такое прийти в голову? – Минерва удивленно воззрилась на меня. – Вы же трое сами говорили, не было никаких шансов… Да и если были, то потом… Нет. Однозначно. Здесь что-то другое…
На том разговор и оборвался. Несколько раз я пыталась его возобновить, но МакГонагалл больше не шла на подобную откровенность. Наоборот, мне казалось, она подозревает меня в чем-то – эти осторожные расспросы о том, зачем мне это нужно, этот цепкий взгляд, следящий за каждым моим шагом. Я не готова была давать объяснения. Да и смогла ли бы я объяснить? Если честно, я сама не понимала, зачем мне нужно попасть в эти комнаты. Что там такого? Я просто шла на поводу у своих ощущений. Вот вам и рациональная Гермиона Грейнджер, которая не верит в предчувствия и не считает прорицания за науку.
Я прекратила попытки разузнать больше и перешла к практике. Тайно, разумеется. Некоторое время спустя мне удалось установить природу этого «другого» в охранных чарах. Что ж, профессор умел защищать свое имущество от посягательств. Вся «необычность» заключалась в том, что магическая энергия, необходимая для поддержания защиты, восполнялась за счет непрошенных гостей. Эти живые лозы… Каждая неудачная попытка проникновения, неверный пароль – я все никак не могла понять, почему я себя чувствую уставшей после ежевечернего двухчасового добровольного дежурства у двери Снейпа. Пока однажды мне не пришла в голову мысль, что число попыток ограничивается, скорей всего, не тем, что сработают чары уничтожения, а моим собственным резервом. Пределом, перейдя который я уже не смогу остановиться. Даже не я, а они – эти эфемерные монстры, созданные диковинной вязью древнего заклинания. Они просто выпьют меня. Вот цена за несанкционированный вход.
В тот вечер, когда мне все-таки удалось угадать пароль, я была уже утомлена несколькими предыдущими неудачными пробами, поэтому замерла в нерешительности перед гостеприимно распахнутой дверью – мало ли какая еще ловушка поджидает меня внутри. Наш дорогой Мастер Зелий не отличался ярко выраженным человеколюбием. И сил моих может уже и не хватить на то, чтобы выбраться. Я смотрела в непроглядную тьму, ожидающую меня за порогом, и не знала, на что решиться. В конце концов, верх взяла гриффиндорская составляющая моей натуры (пишу эти слова, а услужливая память рисует ехидную ухмылку Снейпа) – вдруг мне больше не представится такого шанса, вдруг это было случайным совпадением?
Я сделала глубокий вдох и шагнула в темноту.
В тот момент, когда я переступила порог, в комнате зажглись свечи, разгоняя мрак, и ярко вспыхнул огонь в камине. Дверь за мной бесшумно закрылась. Я замерла.
Нет, я, конечно, не особо сильна в бытовой магии – та же Джинни легко обставит меня (а что вы хотите от магглорожденной, коей я являюсь – домоводческим заклинаниям меня некому было учить, а в программу магических школ они не входят) – но кое-что я в этом смыслю. Подобным образом дом (я имею в виду волшебный дом) реагирует на прибытие хозяина и членов его семьи. В некоторых случаях магию дома можно было настроить на близких друзей, но опять-таки – с позволения главы семьи.
Я ожидала всего, чего угодно – голых стен, пыли и паутины, запустения, но не этого. Передо мной была уютная гостиная, оформленная в темно-зеленых тонах (ну кто бы сомневался! – было бы странно, если бы профессор предпочел красно-золотой декор). Чашу моего терпения переполнил внезапно возникший ниоткуда аромат кофе. Это уж было слишком! Я обернулась: на маленьком столике перед камином дымилась чашка кофе и стояла вазочка с печеньем. Да и кресло – я готова была поклясться! – минуту назад стояло совершенно не так: теперь оно было придвинуто ближе к столику и к камину, и на подлокотнике лежал пушистый плед. Что это? Снова магия? Невозможно. Домовые эльфы? Приемлемый вариант – должно было быть какое-то распоряжение от профессора, чтоб, как только сработает защита (а домовики очень чувствительны к этому; в отличие от своих хозяев они улавливают все изменения в магическом поле), все было готово к приходу хозяина. И эльфы снова-таки в отличие от людей не задаются вопросом, сколько отсутствовал хозяин и насколько живым или мертвым считают его окружающие. Приказ есть приказ.
Я снова огляделась – идеальная чистота. Ни пылинки, ни соринки. Самоочищающие чары или эльфы? Но если бы эльфы могли проникнуть сюда для уборки, разве не воспользовался бы этим аврорат для снятия охранных чар? Ничего не понимаю… А если это магия, то почему она сработала на меня, ведь не должна же была? Столько вопросов, а я так устала, и кресло у камина притягивает, словно магнит… В конце концов, а почему бы?..
Удобно устроившись в кресле, я обхватила вечно холодными пальцами горячую чашку в попытке согреться, и в какой-то момент мне стало грустно. Мне вспомнился мой холодный, негостеприимный дом. Хорошо, пусть не дом и не мой, а съемная квартира, но все равно… Пыль везде, где только можно и где нельзя представить, скомканные черновики, не долетевшие до мусорной корзины, горы немытой посуды, потому что мне некогда этим заняться, и опять пустой холодильник. Да, я практически жила на работе, но, может, это оттого, что мне просто не хотелось возвращаться в свою, иначе и не скажешь, неуютную берлогу? Может, и хорошо, что мы с Роном расстались, так и не начав отношения. Какая из меня хозяйка? Тем более по сравнению с его матерью и сестрой. В Норе, да и в доме Джинни и Гарри на площади Гриммо, всегда пахло пирогами и веяло семейным теплом. Наверно, именно поэтому я так любила у них бывать. Наверное, именно потому я была у них редким гостем. И, наверное, чтобы окончательно добить меня в моем одиночестве и заброшенности, именно в этой комнате, бывшем жилище злобного и ненавистного зельевара-одиночки, я вдруг почувствовала почти забытое ощущение комфорта и ненавязчивой заботы.
Какая ирония! Кто бы мог подумать, – я покосилась на вазочку с печеньем – Снейп-сластена, Снейп-сибарит! Кто бы мог представить, что он предпочитает роскошные ковры с длинным пушистым ворсом, тяжелые бархатные портьеры, и мягкие уютные кресла перед камином? Нет, камин был совершенно обычный, хогвартский, а вот мебель – из дорогих пород дерева. Точнее не могу сказать, ибо ничего в этом не смыслю (и мне совершенно не стыдно в этом признаться), а вот резьба и обивка впечатлили.
Нет, почему-то, когда я вспоминала профессора с его бледной, болезненного вида кожей и вечно сальными волосами, вся мое представление о его жилище неизменно сводилось к некоему аналогу монашеской кельи с голыми стенами и полом, узкой кроватью и неудобными жесткими стульями с высокой спинкой. Может, потому что его черная мантия с белой полоской воротника рубашки наталкивала на мысль о священнике, вырядившемся в странную сутану покроя «летучая мышь»? Отец Снейп, священник-расстрига с немытой головой… Дались мне эти сальные волосы! Не в пример остальным, я никогда не считала, что Мастер Зелий пренебрегает личной гигиеной. Кто угодно, только не он! Хотя бы в силу профессии – зельеделие и нечистоплотность абсолютно несовместимы. А волосы… Что ж, то, что на голове у меня воронье гнездо, еще не означает, что я совсем не занимаюсь своей прической, просто… Господи, о чем я? Я брежу? В этот кофе точно ничего не было подмешано? Спиртное, к примеру… ну… или зелье, вызывающее легкое помешательство? Это была бы достойная месть со стороны бывшего декана Слизерина незадачливому взломщику, осмелившемуся нарушить его территорию – подкупить чашечкой кофе с сюрпризом, а потом взять с поличным тепленького и малость свихнувшегося на почве невиданных доселе фантазий с участием Снейпа, демонстрирующего явно барские замашки.
Мне почему-то вдруг как никогда ясно представился профессор Снейп в бархатном шлафроке и мягких тапочках, сидящий вечером перед камином в том самом кресле, где сейчас сижу я. Ноги укутаны теплым пледом. Вот этим вот самым. Коричневым. Пушистым. Волосы еще влажные после душа и стянуты на затылке в небрежный хвост. В левой руке бокал вина или коньяка (не знаю, почему не огневиски, что было бы куда логичнее – эй, это кто тут о логике вдруг вспомнил? – но мне почему-то казалось, что он должен был отдать предпочтение хорошему маггловскому коньяку), в правой, разумеется, книга.
Кстати, о книгах… Может, пора оправдать причины, побудившие меня так отчаянно рваться в данное помещение в течение нескольких месяцев? Я поставила на стол давно опустевшую чашку и приступила к поверхностному изучению содержимого книжных полок, скрывающих стены от пола до потолка. Здесь явно не обошлось без применения заклинания расширения пространства. И если где-то и есть на Земле персональный рай гриффиндорской заучки Гермионы Грейнджер, то я его только что нашла…
Почему я говорю о поверхностном изучении? Потому, что я и не предполагала, что личная библиотека может соперничать с хогвартской. Нет, книг тут было, конечно, куда меньше, но зато какие! Можно было провести несколько лет, не выходя из этой комнаты, с благоговением перелистывая страницы тяжелых старинных фолиантов, просматривая более свежие издания, пытаясь распутать цветистые смысловые дебри рукописей на староанглийском языке. Я проводила пальцами по корешкам книг и, пожалуй, впервые за много лет чувствовала себя почти счастливой.
Было уже очень далеко за полночь, когда я, с трудом оторвавшись от очередной жемчужины домашней библиотеки зельевара, вернулась в реальность. Взмахом палочки убрав книги на место, я поднялась на ноги, намереваясь покинуть сей приют гостеприимный, но… Комната внезапно поплыла перед глазами. Предметы потеряли свои очертания, все заволокло зеленым туманом. Меня кружило и затягивало куда-то вниз. Знакомо звучит, правда? Только в этот раз это было как-то не так, как-то нехорошо. Мне было нехорошо. Это замедленное падение, эта бесконечная слабость, эта невозможность пошевелить даже рукой, эта немыслимая попытка вычислить в какой же момент произойдет соударение с полом. А падение все продолжается и продолжается, как будто я падаю не на пол, а в бездонный колодец. В какой-то момент я понимаю: еще мгновение – и я окажусь-таки на полу. Мне плохо от одной этой мысли, что я буду лежать здесь беспомощная, и никто не сможет меня найти и помочь. Но соприкосновения с полом не произошло – в последний момент меня подхватили чьи-то руки, сильные и надежные. И теплые. А мне почему-то так холодно и страшно, что остается только испуганно жаться к этому неожиданному оплоту тепла и уверенности посреди туманно-зеленого океана моего беспамятства.
Я сказала «беспамятства»? Я неверно выразилась. Я все прекрасно слышала и понимала, чувствовала прикосновения, только вот не видела и не могла пошевелиться, словно душа оказалась заперта внутри бессознательного тела без права управлять им.
Резкий подъем вверх – зеркальное отражение моего предшествующего падения. Все едино – вверх или вниз. От этого движения голова плывет еще больше и сознание едва ли не ускользает от меня. В последний миг что-то удержало меня, не дало провалиться в небытие – какой-то смутно знакомый голос, звучащий в моей голове, зовущий меня по имени.
По движению воздуха я поняла, что меня куда-то несут. Какая разница куда? Я полностью отдалась ощущению мерного покачивания, баюкавшему меня. Снова голос. Не спать, не спать! Не сейчас…
Меня опускают на что-то мягкое. Кровать? Откуда здесь кровать? И где это «здесь»? Под пальцами что-то бархатистое. Я догадываюсь: покрывало. Браво, Гермиона! Ты делаешь потрясающие успехи! Скоро ты поймешь, что это всего лишь обморок. Надеюсь, тебе от этого станет легче.
По обступившим меня холоду и темноте и панике, просыпающейся в душе, я делаю вывод, что меня оставили в комнате одну. Не уходите! Пожалуйста! Не оставляйте меня… Мне хочется кричать, я кричу, но ни одного звука не вырывается из горла. Как в кошмарном сне. Только страх, одиночество и отвратительное чувство падения вниз. Я знаю, что такого быть не может – я лежу на кровати и никуда упасть по определению не могу, вот разве что неудачно повернусь и полечу на пол, но я даже этого сделать не могу. Я не могу шевельнуть даже пальцем. Я лежу, и меня будто что-то вдавливает в матрац. Отсюда и мерзкое ощущение, что я проваливаюсь сквозь кровать.
Вот меня с ног до головы окатывает теплая волна, будто дуновение ветра, и я понимаю: вернулся. Меня приподнимают, и моих губ касается что-то холодное и твердое. Флакон. Зелье.
Фу, гадость!.. От неожиданности я закашлялась. Теперь я знаю, почему восстанавливающее зелье так называется – потому что от его мерзкого вкуса даже мертвец восстанет из гроба.
Подождите… Я закашлялась? Значит, я… пришла в себя? Я провела руками по покрывалу, затем приподнялась на локтях, пытаясь пересесть повыше, но у меня ничего не получилось. Слишком слаба еще. Но уже одно то, что я могу двигаться, радует. Уже знакомые руки подхватили меня подмышки, помогая устроиться поудобнее. Кажется, он еще подложил мне под спину подушки. «Он», потому что в том, что это мужчина, не было сомнений. Туман перед глазами постепенно рассеивался. И, наконец, я могу посмотреть на своего спасителя. Надо мной склонился… Снейп.
– Очнулись? – поинтересовался он в лучших традициях обращения с гриффиндорцами на уроках зельеварения в бытность мою студенткой Хогвартса. – Где же были ваши хваленые мозги? Играй вы в квиддич, я бы сказал, бладжером отшибло, но насколько я знаю, вас на метлу и на аркане не затащишь…
О, я вижу, много лет назад профессора за чашечкой чая в учительской обсуждали не только недальновидную политику министра Фаджа, но и учеников. И, видимо, мадам Хуч не преминула похвастаться перед коллегами моими «успехами» во всех подробностях.
– Грейнджер, о чем вы думали, когда доводили себя до такого состояния? И, главное, ЧЕМ вы думали?
Я ненавижу, когда на меня орут. Я могу расплакаться на месте. Я могу завестись с пол-оборота и наорать в ответ. Но поскольку это противоречит моей натуре, я потом убегу и буду рыдать несколько часов кряду в подушку, в жилетку или в бездушный носовой платок. Я могу собрать всю свою выдержку и вообще никак не прореагировать, но это не значит, что на меня можно вот так вот безнаказанно орать.
Чем я думала, профессор? Поверьте, вам не захочется этого знать. И вообще, вы не перепутали, с кем говорите? Это у вас есть выбор, ЧЕМ думать. А у меня все просто и однозначно до неприличия.
Разумеется, я этого не сказала вслух. Потому, что для этого нужны силы и неимоверное везение, чтоб Снейп, значит, на месте не прибил без суда и следствия. Ни того, ни другого у меня сегодня очевидно не наблюдалось. Поэтому я выбрала третий вариант.
Снейп и так далеко не красавец, а уж когда орет, побагровевший от ярости, с выпученными глазами, брызгая слюной – это вообще крайне неэстетичное зрелище. Поэтому я отвела взгляд от его лица и попыталась найти себе другой объект для созерцания. Но это оказалось практически невозможно. Потому что профессор навис надо мной, заслоняя почти весь обзор.
Переведя взгляд чуть ниже, я замерла, не дыша. Он был в … белой рубашке и черных брюках. Я никогда его не видела ни в чем, кроме его неизменной черной мантии и сюртука, застегнутого на все пуговицы. Нет, вру. Один раз точно, а может, и несколько раз нам всем выпало счастье лицезреть его в парадной бархатной мантии темно-зеленого цвета – точно не помню, потому что сам ФАКТ этого затмил все остальное. Но в белом… Нет, я и раньше догадывалась, что рубашки у него белые, по крайней мере, на воротничке и манжетах – о большем, сами понимаете, не позволял судить сюртук. Но чтоб так, в столь неофициальном виде… Когда-то ребята шутили, что Снейп даже спит в «полном обмундировании». Правда, после того, как он их несколько раз поймал на ночных вылазках, они поменяли свое мнение – теперь они были уверены в том, что он не спит вовсе. Увидеть Снейпа без сюртука и его бесконечного ряда застегнутых пуговиц – все равно, что увидеть его голым. Ведь он словно отгораживался от окружающего мира несколькими слоями плотной материи. А тут – протяни руку, и почувствуешь под тонкой тканью его самого, его ничем не прикрытую, кроме этой рубашки, кожу…
Чем больше я смотрела на него, тем больше меня разбирал смех. Совершенно беспричинный, если вдуматься. В конце концов, я не выдержала, и хихикнула. Снейп тут же замолчал. (Ой, а что, он до сих пор продолжал орать? Надо же… я была так шокирована своим открытием, что полностью отключилась…)
Я развеселилась еще больше.
Зельевар откашлялся и как-то неловко произнес:
– Мисс Грейнджер, что с вами? – не дождавшись ответа, он добавил: – Я прошу прощения, если был с вами груб…
Вот тут я уже не выдержала и совершенно неприличным образом расхохоталась в голос.
Я знаю: я сошла с ума! От переутомления. Я слышала, такое бывает. Вот я и допрыгалась. А теперь: обмороки, внезапно воскресший (и притом без моего участия) белый и пушистый Снейп, который просит прощения (!) у МЕНЯ… Если сейчас в комнату зайдет Вольдеморт и пригласит меня на тур вальса, я, наверное, уже и не удивлюсь.
Профессор несколько минут молча наблюдал за мной, а потом влепил звонкую пощечину. Смех прекратился так же внезапно, как начался. Я всхлипнула:
– Больно…
И тут слезы хлынули в три ручья. Я ничего не могла с собой поделать.
– Да у вас истерика, – с отвращением сказал Снейп, поднимаясь с кровати, на которой до этого сидел.
Испугавшись, что он, исполненный презрения, сейчас уйдет, и бросит меня одну в этой незнакомой комнате, я вцепилась в него мертвой хваткой.
– Не уходите… пожалуйста… – рыдала я.
Кажется, это уже было.
– Да пустите же… ненормальная! Ничего с вами не случится, я сейчас вернусь, – он безжалостно, не заботясь о том, что причиняет мне боль, отцепил мои пальцы от своей руки, и вышел из комнаты.
Все. Вот теперь точно все. Я могу здесь умереть от безудержных рыданий, и никто не будет знать, где меня искать. По-моему, это тоже когда-то было. Вы не находите, что я в своих неутешительных выводах постоянно повторяюсь?
Снейп вернулся с каким-то флаконом в руках, снова присел на кровать рядом со мной и, протянув мне его, сказал:
– Пейте!
Я отрицательно замотала головой. Но он был настойчив:
– Выпейте же! Вам станет лучше.
Лучше? Мне? Он что, издевается? Мне уже никогда не станет лучше!
Профессор попытался сам напоить меня, но, едва почувствовав вкус успокоительного, я тут же выплюнула его. Ему на рубашку. «Теперь она уже не такая белая», – мстительно подумала я.
Внезапно Снейп придвинулся ближе ко мне и, схватив за локоть, резко дернул на себя. Я очутилась чуть ли не у него на коленях. Он тут же ухватил меня за волосы и запрокинул мне голову. От неожиданности, боли и возмущения я открыла рот, чтобы закричать, чем он и воспользовался, вливая зелье мне фактически прямо в горло. Я вынуждена была глотать, чтобы не захлебнуться. Когда зелье закончилось, он отшвырнул склянку, одновременно отпуская меня. Теперь я лежала у него на коленях, но у меня не было сил отодвинуться. Я молча глотала слезы. Так… меня… еще никто…
Профессор Снейп как-то странно смотрел на меня. Вдруг он протянул руку и погладил меня по волосам, потом провел тыльной стороной ладони по щекам, стирая слезы. В ответ на эту… ласку(?) я залилась слезами пуще прежнего, хотя, казалось бы, куда уж?.. Он подтянул меня повыше, прижимая к груди.
– Тише, тише… Моя девочка… – он понизил голос до еле различимого шепота.
– Я не ваша… девочка… – сумела выдавить я.
– Хорошо, не моя, – согласился Снейп. – Только не надо плакать.
В ответ я уткнулась носом ему в грудь и разревелась по новой.
Он продолжал меня тихонько укачивать, крепко прижимая к себе. Ткань под моей щекой была уже насквозь мокрая. Я недовольно заерзала. Его рубашка была слегка распахнута на груди и, немного сместившись, я могла вдыхать запах его кожи. И вовсе он не противный, как мы полагали когда-то. Он пахнет… полынью… такой чуть горьковатый запах с примесью еще чего-то.
Я ощутила легкое, почти невесомое прикосновение сначала к волосам, потом к виску. У него такие мягкие и нежные губы… Внезапно я со всей ясностью осознала, в каком положении я нахожусь: я непозволительно тесно прижимаюсь к профессору Снейпу и сквозь мокрую от моих же слез тонкую ткань его рубашки чувствую жар его тела. Я попыталась отстраниться, но он не позволил, обнял меня еще крепче и опустил подбородок на мою макушку.
Еле слышный шепот:
– Тихо… Все будет хорошо…
По-моему, я так и уснула в его объятиях.
Комментариев нет