Двое в одном

Глава 2

29 ноября 1985 года, подземелья Школы чародейства и волшебства Хогвартс, кабинет декана Слизерина.
Северус Снейп сегодня за завтраком в очередной раз получил приглашение провести выходные в Малфой-мэноре. Неизвестно каким образом, но Люциусу удавалось за сухими строчками официального приглашения передать накал эмоций, что царил последние дни в его доме. Северус усмехнулся: были моменты, когда ему самому становилось сложно держать маску безразличия, выслушивая этого не по годам развитого мальчишку. Собственно именно это развитие профессор и решил обдумать. Он черкнул вежливый ответ, пообещав прибыть завтра в семейное гнездо Люциуса, а сам заперся в комнатах, заблокировав камин и вооружившись Прытко Пишущим Пером.
Зельевар удобно устроился в кресле у огня, посмотрел на готовое записывать Перо и принялся обдумывать все прошедшие за месяц изменения.
‘‘Итак, что мы имеем? – начал рассуждать Северус. – На пороге дома Блэков появляется пятилетний Гарри Поттер. Это факт. Вопросы. Как он нашёл спрятанный дом тёмных магов? Почему пришёл именно к ним, а не к кому-то из друзей отца, орденцев? Да и вообще… как он узнал о Блэках?! Хорошо, допустим, Сириус Блэк был другом Джеймса Поттера, но всё магическое сообщество до недавнего времени считало его тем, кто предал Поттеров. Но откуда Поттер знал, что Блэк невиновен?’‘
Профессор потёр лоб. С каждым шагом он запутывался всё больше. Ничего, и не такое распутывали.
Пойдём дальше. Вальбурга что-то упоминала о знаниях ритуальных поз магов. Это пока оставим. Запишем в странности Поттера – у него их и так много, одной больше, одной меньше – роли не сыграет.
Факт: Гарри знает такие вещи, которых знать не мог никто, кроме Люциуса или Снейпа. И если в случае Люциуса тайна, которую ему поведал Гарри, была известна, кроме самого Малфоя, Тёмному Лорду в одном случае и Нарциссе в другом, то о патронусе Снейпа не знал никто: ни Дамблдор, ни Тёмный Лорд, даже сама Эванс не знала – уж эту тайну Снейп хранил свято. Откуда это могло быть известно этой выжившей жертве Авады?! Да про того же Петигрю – ну кто знал, что он жив? Знал Блэк. Блэк в тюрьме. Какой-то замкнутый круг получается.
Факт: Люциус дал Поттеру Непреложный Обет, слушается его без всякого Круцио.
Тут Снейп усмехнулся – мальчишка явно умеет дёргать за ниточки: вон как Малфой пляшет. Да, ругается, ворчит, ЖАДНИЧАЕТ (‘‘Жадный Малфой… Мерлин, неужели я дожил до этого?!’‘ — пронеслось в голове.), но то, что ему нравится… О, вот оно! Прытко Пишущее Перо написало в фактах: ‘‘Малфою нравится заниматься заданиями Поттера’‘.
Факт: подражание ему, Снейпу. Не то чтобы профессор так уж сильно присматривался, но мальчик действительно носил только чёрное. Даже носовые платки были чёрного цвета. К сожалению, он был точно знал, что мальчик никак не может быть его сыном. Они с Лили после того происшествия на пятом курсе в лучшем случае только здоровались. Почему Гарри уделяет ему внимание?! Идиотская улыбка и щенячий взгляд, который зельевар временами ловил на себе, а эта привычка по любым мелочам обращаться к нему… Иногда Северус готов был клясться, что перед ним действительно пятилетний малыш. Что ж, запишем ещё: ‘‘Необъяснимая любовь к Снейпу, несмотря на все его – Северуса – попытки от этого внимания избавиться’‘. Он не поддавался на колкости и подначки, да ещё отвечал профессору в том же стиле. И он почему-то жутко не любит свою фамилию. ‘‘Не любит свою фамилию’‘, — появилось на пергаменте.
Он очень много знает… Сердце зельевара забилось, словно предчувствуя догадку. Он безумно много знает для пятилетнего ребёнка. Это кроме всех речей о будущем.
Будущее… Вот оно. Почему он пришёл к ним – на данный момент хоть и оправданным, но последователям Тёмного Лорда, — а не к Дамблдору? ‘‘Не верит директору’‘, — вывело Перо. Возможно, в будущем или откуда появился этот Поттер, произошло что-то такое, что подорвало авторитет директора. (‘‘Интересно, что же это такое было?’‘ — Снейп по природе был любопытен.) С другой стороны Люциус обладает деньгами и властью, связями, леди Блэк тоже далеко не бедная бабушка-одуванчик, особенно после того, как взялись за освобождение Сириуса. А я? Зачем ему понадобился я?
Ведь он мне проходу не даёт. Люциус только и может отдохнуть от него, когда я приезжаю на выходные. И как это у него получается? Ведь не приказывает в манере Лорда и не ‘‘просит’‘, как Дамблдор, а четверо взрослых магов ему чуть ли не в рот заглядывают. Стоп… Взрослых. Они все упустили одну малюсенькую деталь: Гарри Поттер ребёнок пяти лет и как ребёнок общается с Драко. Они все приняли как-то само собой разумеющимся тот факт, что Гарри Поттер-ребёнок обладает сознанием Гарри Поттера-взрослого. А, собственно, с чего это они так решили? С того, что он хорошо подбирает обои? Или с того, что разбирается в бизнесе? (‘‘Надо поговорить с Люциусом, — решил зельевар, — узнать, что там ему Поттер присоветовал относительно денег.’‘) Даже знание опер и фильмов не такой уж и нонсенс для ребёнка-вундеркинда. По соседству со Снейпами кроме Эвансов жила семья музыкантов, так их дочь ещё в колыбельке песни пела. Как-то Лили оставили присмотреть за двухлетней девочкой, они втроём – Сев, Лили и малышка – пошли гулять на детскую площадку, где кроха с двумя огромными бантами на коротеньких хвостиках залезла на лавочку и выдала: ‘‘У люли, как у ташки, лиля, её не смог никто пойма-ать’‘. И он, и Лили в сентябре долго мучили Флитвика, перерыли всю библиотеку, даже спрашивали мадам Пинс, что это за заклинание, в котором упоминается ‘‘люля’‘, ‘‘ташка’‘ и ‘‘лиля’‘, пока вернувшаяся с рождественских каникул Лили, не открыла тайну: папа Иролы работал концертмейстером в театре Оперетты, девочка просто пела арию из ‘‘Кармен’‘ ‘‘У любви, как у пташки, крылья’‘… Тот же Драко Малфой в четыре года мог без запинки оттарабанить генеалогическое древо любого из чистокровных семейств магической Великобритании. Практически все дети знают наизусть то, чем увлекаются их родители – слишком быстро детский мозг впитывает информацию. ‘‘Интересно, — подумал Северус, — а будь у меня ребёнок, о чём бы он или она говорили в детстве?’‘
ТАКИХ мыслей он от себя явно не ждал. А всё этот неграмотный мальчишка! Да Поттер даже читать и писать по-английски не умел – с ним сейчас Нарцисса занималась. И не сказать, что ей это так уж легко удаётся.
Уж они вчетвером проверили этого мальчика за прошедший месяц всеми известными им способами. Гарри Поттер, сын Джеймса Поттера и Лили Поттер в девичестве Эванс, пяти с половиной лет от роду. ‘‘Гарри Поттер – Гарри Поттер’‘, — настрочило Перо последнюю строчку.
Декан пробежал глазами записи, свернув, положил пергамент в карман мантии и шагнул в камин – ему срочно нужно было поговорить с Драко.

29 ноября 1985 года, Малфой-мэнор.
Обычно Северус появлялся сразу же после завтрака в пятницу, но сегодня старинный приятель прислал записку, что будет вечером, а это означало… Это означало, что Поттер опять будет его поучать. Люциус Малфой был разумным магом: факультет Слизерин обучал не только чародейству и волшебству, он заставлял иначе смотреть на многие вещи, поэтому его выпускники были в большинстве случаев лучше приспособлены к жизни, чем вспыльчивые гриффиндорцы или слишком добрые хаффлпаффцы. Когтевранцы, несомненно, были умны, но вот применение их уму обычно слизеринцы находили лучше кого бы то ни было. Именно Слизерин учил вначале думать, а потом делать. И не просто думать, а просчитывать все последствия своих поступков, и, приняв решение, следовать ему до конца. К слову сказать, только в Слизерине существует шахматный турнир. Вот и сейчас мистер Малфой сидел над доской, обдумывая ход. Поттер довольно недурно играл в эту игру. Достаточно сказать, что он постоянно таскал в кармане маггловские шахматы на магнитах: доска дюймов пять длинной с маленькими фигурками из странного материала ‘‘пластмассы’‘. Волшебник всё никак не мог понять, почему фигурки не падают, когда он переворачивает доску.
Во-первых, фигурки не двигались и не разговаривали, и не дрались. Аристократ даже не знал чему больше радоваться: одна из негласных целей выпускников Слизерина был запрет на выпуск болтающих шахматных фигурок. В гостиной даже бытовало мнение, что идея научить фигуры разговаривать пришла в голову гриффиндорцам, чтобы сбивать с мыслей слизеринцев. Как можно спокойно относиться к тому, что какая-нибудь пешка выбалтывает противнику задуманную тобой ‘‘вилку’‘? Они не двигались, поэтому спокойно можно было оставить партию, без опасения, что какой-нибудь ладье захочется прогуляться. А уж на битых шахматных фигурках разориться могли… даже Малфои! Небьющиеся фигурки были просто волшебным подарком, как ни странно это звучит.
Во-вторых, Драко увлёкся шахматами… Люциус был на грани того, чтобы вслед за Вальбургой Блэк стать последователем поттеризма. Смешно сказать: наследник Малфоев не может выучить ‘‘детский мат’‘, но готов болтать о квиддиче сутки напролёт, как… какой-нибудь Уизли!
К слову об Уизли… Малфой поморщился, отвернулся от доски и подошёл к окну. В его памяти пронёсся один из тех ‘‘разговоров о делах’‘, как называл их Поттер.
— Мистер Малфой, вы действительно считаете, что иметь много детей – это вульгарно?
— Не отвлекай меня, Поттер, — Люциус задумчиво склонился над доской.
— Секундочку, мистер Малфой, давайте отвлечёмся.
— Что случилось, Гарри? – блондин поставил пешку обратно и откинулся в кресле. – С чего такие вопросы?
— Сегодня в разговоре Драко рассказал о каких-то ‘‘нищих Уизли’‘… Я не ошибусь, если предположу, что он не знаком ни с одним из представителей этого семейства?
— К чему вы клоните, мистер Поттер?
— К тому, мистер Малфой, — в тон ему ответил мальчик, — что сегодня Драко вёл себя не как потомок семьи слизеринцев, а как будущий гриффиндорец.
Люциус ожидал чего угодно – в конце концов, они все постепенно привыкли к извращённой логике Поттера, — но к ТАКОМУ обвинению блондин явно не был готов. Его сын – гриффиндорец?! Да аристократ готов был сгрызть свою трость без соли, лишь бы не допустить такого афронта. Что за чушь вообще? Но какой-то червячок сомнения остался: уж слишком часто это дитя со шрамом оказывалось право. Слишком часто, чтобы можно было просто отмахнуться.
— С чего вы взяли это? – спросил он, когда смог разлепить сжатые от гнева губы.
— Всё просто, мистер Малфой: Слизерин учит использовать людей, создавать о себе то мнение, которое ВЫГОДНО. Какое мнение сложится о сыне бывшего Пожирателя смерти, — он поднял руку, — не спорьте, мистер Малфой: вас оправдали, но далеко не все в это поверили. Так какое мнение сложится о сыне бывшего Пожирателя, который начнёт обзывать своих сокурсников ‘‘нищебродами’‘ и ‘‘грязнокровками’‘? Молчите? – усмехнулся Поттер. – Я заметил, что маги – за довольно редким исключением – слишком прямолинейны. Как думаете, почему был принят статус о секретности?
— Век костров…
— Век костров, что бы ни писали ваши сказочники в учебниках… Уж простите, мистер Малфой, но назвать Батильду Бегшот ‘‘историком’‘ после её учебников язык не поворачивается. А профессор Бинс? Ему самое место в Святом Мунго – какая бы экономия снотворных и успокоительных зелий вышла: просачивается в палату, читает лекцию – засыпают даже самые буйные пациенты. История – один из важнейших, если не самый важный предмет. Чтобы узнать, что должно случиться, достаточно проследить, что было… Это происходит от того, что все человеческие дела делаются людьми, которые имели и всегда будут иметь одни и те же страсти и поэтому неизбежно будут должны давать одни и те же результаты.* Кто не знает истории, обречён на повторение. Много выпускников Хогвартса могут похвастаться ‘‘Превосходно’‘ по Истории магии? Лучшие ученики и ученицы? Будущие министерские работники? Даже от авроров не требуют знания истории.
Люциус Малфой слушал монолог Гарри и не мог найти ошибок в его рассуждениях. Сам лорд Малфой во время учёбы в школе терпеть не мог историю магии, но с упоением слушал в детстве рассказы отца и деда.
После замечания Поттера о ‘‘новом взгляде’‘ на гонения Инквизиции он лично отправился во ‘‘Флориш и Блотс’‘, нашёл учебник по истории магии за третий курс и… не поверил своим глазам: ‘‘Не владеющие магией люди (более известные как магглы) в Средние века особенно сильно боялись колдовства, однако не обладали даром распознавать оное. В тех редких случаях, когда им удавалось поймать настоящих ведьм или колдунов, сожжение не приносило ожидаемого результата. Колдун или ведьма в этом случае прибегали к базовому Пламезамораживающему Заклятию, а затем притворно вопили от боли, в действительности испытывая лишь легкую щекотку. Например, Везучка Венделин так любила жариться на костре, что позволяла отловить себя не менее сорока семи раз…’‘
Лорд устоял на ногах, не заавадил продавца, даже не аппарировал в Министерство Магии.
Люциус был на пятом курсе, когда Альбус Дамблдор стал директором школы. И стезя профессионального историка никогда не привлекала наследника старинной чистокровной семьи, поэтому не сдавал этот предмет на Ж.А.Б.А., но прекрасно помнил своё сочинение на каникулах перед третьим курсом ‘‘Особенности сожжения магов и магглов по обвинению в колдовстве’‘.
Позже, вернувшись в поместье, лорд достал старый свиток, оцененный когда-то на сто двадцать баллов из ста возможных и перечитал.
‘‘В XII веке католическая церковь столкнулась с ростом оппозиционных религиозных движений в Западной Европе, прежде всего с альбигойством (катары). Для борьбы с ними папство возложило на епископов обязанность выявлять и судить ‘‘еретиков’‘… С 1226–1227 высшей мерой наказания за ‘‘преступления против веры’‘ в Германии и Италии стало сожжение на костре.
Широко использовались пытки, разрешенные к применению Иннокентием IV (1252). Их жестокость вызывала порой осуждение даже у светских властей, например, у Филиппа IV Красивого (1297). Обвиняемому не сообщались имена свидетелей; ими могли стать даже отлученные от церкви, воры, убийцы и клятвопреступники, показания которых никогда не принимались в светских судах. Он был лишен возможности иметь адвоката. Единственным шансом для приговоренного была апелляция к Святому Престолу, хотя формально и запрещенная буллой 1231. Человек, некогда осужденный инквизицией, в любой момент мог быть вновь привлечен к судебной ответственности. Даже смерть не прекращала процедуру расследования: в случае признания виновным уже умершего его прах извлекали из могилы и сжигали.
Инквизиция нередко наталкивалась на сопротивление местного населения: в 1233 был убит первый инквизитор Германии Конрад Марбургского (это привело к почти полному прекращению деятельности трибуналов в германских землях), в 1242 – члены трибунала в Тулузе, в 1252 – инквизитор Северной Италии Пьер Веронский; в 1240 против инквизиторов восстали жители Каркассона и Нарбонна…’‘
Никакой ошибки не было: кто-то слишком сильно изменил школьную программу. Предки самого Малфоя не от хорошей жизни покинули солнечный Лангедок в 1244 году. Когда Бэлле в детских играх выпадало играть Симона де Монфора, она с выражением произносила: ‘‘Убивайте всех, а Господь на небе распознает свою паству’‘. У тогдашнего наследника Малфоев стыла кровь, когда он слышал эту фразу.
‘‘Посмотрите на Дамблдора, — вспоминал Люциус слова Поттера, — он выбрал себе амплуа ‘‘доброго дедушки’‘, угощает каждого встречного маггловскими лакомствами, — на его вопросительный взгляд мальчик пояснил, — лимонные дольки, которыми он так старательно всех пичкает. Но ни конфеты, ни борода, ни очки-половинки не уменьшают его влияния на магическое сообщество! Не надо делать такие глаза, мистер Малфой, попробуйте провести какой-нибудь закон, не получив одобрения Дамблдора.’‘
В тот вечер Поттер сделал ТАКОЕ предложение, что Люциус от шока не мог вымолвить ни слова, что дало Гарри время объяснить. С каждым словом аристократ убеждался в гениальности ребёнка. Предложение Поттера делало семью Малфой знаменитой не только богатством и чистотой крови, давало огромные перспективы и – прав был Поттер, сто раз прав – власть. Когда же Гарри намекнул, что на этом можно ещё и заработать, Люциус готов был расцеловать мальчика.
За обсуждением проекта они просидели почти до утра. Каково же было удивление Нарциссы Малфой, когда муж, НАПЕВАЯ, рано утром вошёл в спальню.