Вагон и маленькая тележка

Глава 3

Я редко получаю письма из дома. Петунья не пишет вообще — и только если я остаюсь на каникулы в Хогвартсе, присылает открытку. Мама пишет нечасто, но зато помногу, и у меня иногда создается такое впечатление, что она каждый вечер пишет по чуть-чуть, а потом, как накопится, шлет сову. Папино же присутствие в письмах ограничивается следующим:

«Целуем, мама и (другим почерком) папа.
P. S. И Петунья, конечно».

Я же, когда случается бессонница, спускаюсь прямо в пижаме в общую гостиную с чистым пергаментом в руках и пером за ухом (знаю, дурацкая манера…), усаживаюсь в свое любимое кресло у камина и пишу, что взбредет в мою рыжую голову. Иногда рассказываю маме, что со мной происходило, иногда строчу пространные описания школы и окрестностей с кратким экскурсом в историю и мифологию, иногда и вовсе изливаю поток сознания… Я рада, что мне есть кому писать и от кого ждать письма.
Несколько раз во время таких ночных посиделок у камина я наблюдала картину маслом: «Мародеры идут проверять Хогвартс на прочность, или Противостояние Филчу и правилам вообще». Всякий раз при виде непрошенной свидетельницы нарушения распорядка Блэк многозначительно и — как ему это удается? — угрожающе подмигивал, Петтигрю шмыгал носом и ежился, Люпин с виноватым видом пожимал плечами, а Поттер совершено по-идиотски радостно улыбался. Они исчезали за портретным проемом, а наутро делали вид, что не имеют ни малейшего отношения к очередному безобразию, произошедшему ночью…
Это лирическое отступление к тому, что, как я уже говорила, я люблю посылать письма. А так как своей совы у меня нет, каждый раз приходится топать через весь замок, потом подниматься на сорок ступенек по нормальной (пока ей не вздумается поменять направление) лестнице и еще на тридцать — по очень узкой и почему-то в любое время года скользкой винтовой.
Было уже довольно поздно, до отбоя оставалось всего ничего, и я торопливо привязывала свиток с письмом к лапе встопорщенной пегой совы. Птица смотрела на меня с немой укоризной, и ее можно было понять: по черепице с силой барабанил ледяной осенний дождь.
— Прости, подруга, — сказала я и вышвырнула сову в непогоду.
Такая у меня особенность: если уж написала письмо, нужно немедленно его отправить, иначе я дергаюсь поминутно проверять, не выпало ли оно из сумки / не стащили ли его из тумбочки (как будто нужны кому-то мои жалкие каракули!..).
Убедившись, что сова куда-то все-таки полетела, а не упала на грядки Хагрида с гигантскими тыквами, я ринулась к выходу — время поджимало.
Мой вам совет: никогда не бегайте по скользким винтовым лестницам, не удостоверившись, что никто не поднимается вам навстречу.
Я с разбегу налетела на Джеймса Поттера, и мы точно пересчитали бы копчиками все тридцать ступенек, если бы Поттер не играл в квиддич. Потому что если бы он не играл в квиддич, у него, может быть, и не было бы такого чувства равновесия, такой реакции и силы, достаточной для того, чтобы, рефлекторно вцепившись в меня, удержать — и удержаться самому! — от почти неминуемого падения.
С полминуты мы просто стояли в обнимку, ошарашено созерцая друг друга.
— Ой, мамочки, — сдавленно пропищала я, — конечно, спасибо тебе и все такое, Поттер, но меня уже можно отпустить. Честное гриффиндорское, постараюсь не упасть.
— Уверена? — он мало того, что не спешит отпускать меня, так еще и смеется! Ах, так?!
Я стащила с Поттера очки, присев, вывернулась из его захвата и отскочила на расстояние вытянутой руки.
— Эй! — возмутился Поттер и близоруко прищурился. — Эванс, не дури. Отдай мое вспомогательное средство восприятия этого дурацкого мира, иначе я точно на обратном пути носом сосчитаю все ступеньки.
— А что мне за это будет? — на меня нашло настроение подурачиться. А у Поттера, оно, видимо, пропало.
— Отдай, и тебе ничего за это не будет, — мрачно пообещал он.
Я показала ему язык. Несмотря на отсутствие очков, Поттер это разглядел.
— Эванс, ну что за ребячество! — сказал он с досадой. — Знаешь, мне иногда кажется, что тебе не семнадцать, а лет десять, так себя ведешь…
— Кто бы говорил! — я даже обиделась. — Значит, по-твоему, таскать с кухни все, что плохо лежит…
— Эванс, ты просто не была на кухне…
— …накладывать Прыгательные Чары на учительский стул…
— Флитвик сам сказал практиковаться и не уточнял, на чем этого нельзя делать…
— …и гоняться ночью за Миссис Норрис — это поведение взрослого человека?
— Эванс, как же ты, наверное, скучно живешь, — пробормотал Поттер.
Я молча сунула ему очки и стала спускаться.
Наверное, Джеймс Поттер прав. Но это очень неприятная правда.
Он нагнал меня через четырнадцать ступенек.
— Эванс, постой! — я не отреагировала, и он попросту схватил меня за капюшон. — Извини.
— Иди ты, — посоветовала я, не делая, впрочем, попытки освободиться.
— Пожалуйста.
Что-то новенькое. Я подняла голову — все-таки Поттер довольно высокий, да еще и стоит на ступеньку выше — и посмотрела ему в лицо. Хоть Поттер и пытался принять виноватый вид, смеющиеся глаза выдавали его с потрохами. Я смотрела на него и молчала. Мне, если откровенно, было уже фиолетово, что он тут только что вещал о моей пресной жизни. Я просто смотрела на него, и у меня что-то болезненно и сладко переворачивалось внутри.
— Ты, наверное, хотел отправить письмо? — отмерев, сказала я.
— Что? Ах, да, — Поттер, помедлив, поднялся обратно в совятню. Я почему-то решила, что если постою тут с независимым лицом, будет не слишком очевидно, что я его жду. С минуту слышался только перестук капель по крыше, потом возмущенно вскрикнула сова — и показался Поттер.
— Не хотелось ей, видите ли, лететь в дождь, — проворчал он, — пришлось придать дополнительное ускорение… Идем?
Мы уже миновали поворот у кабинета нумерологии, как я спохватилась:
— А который час?
— Отбой был пятнадцать минут назад, если тебя это интересует, — усмехнулся Поттер.
— И мы так спокойно, внаглую идем одним из центральных коридоров, рискуя напороться на Филча?! — возмутилась я. — Почему ты не сказал что-нибудь вроде «пошевеливайся, Эванс, если не хочешь получить пару часов штрафных работ»?
— Да брось, — беспечно отмахнулся Поттер, — в том-то и логика, что нарушители распорядка обычно прячутся по темным углам, там их Филч и караулит. А по освещенному коридору только психи вроде нас с тобой будут гулять.
Ага, ему легко говорить, ко всему привычный. А у меня нервишки пошаливали, н-да…
Такая поттеровская самоуверенность не довела нас до добра: мы уже почти дошли до башни Гриффиндора, как дорогу нам перебежала кошка школьного смотрителя.
— Плохая примета, — упавшим голосом сказала я, озираясь в поисках укрытия.
Поттер прижал палец к губам и напряженно прислушался. Мне показалось, что я различила знакомую шаркающую походку. Как, ну КАК при своей подагре Филч умудряется так быстро передвигаться?!
Я уже морально приготовилась к препирательствам с завхозом, но тут Поттер достал из внутреннего кармана маленький сверток прозрачно-серебристой невесомой ткани.
— Мантия-невидимка, — шепотом сказал Поттер, прежде чем я успела что-то спросить, и, прижав меня к себе, накрыл нас этим чудом.
Когда через полминуты из-за поворота выскочил науськанный Миссис Норрис Филч, мы с Поттером, распластавшись друг на друге, стояли в неглубокой нише за статуей Сумасшедшего Алхимика.
Джеймс Поттер, объект воздыханий как минимум восьми девушек нашего курса (может быть, сведения уже и устарели, не знаю…), почетный бузотер Хогвартса и охотник команды Гриффиндора, обнимал меня под носом у подозрительно зыркавшего по сторонам Филча. Прижимал к себе одновременно так сильно и бережно, словно я — кубок по квиддичу. Я уткнулась носом Поттеру в плечо и, не удержавшись от соблазна, чуть коснулась губами его шеи. Эх, будет что вспомнить на старости лет…
Я даже разозлилась, что Филч так быстро ушел. Поттер же, словно прочитав мои мысли, еле слышно проговорил:
— Выждем пару минут для верности…
Я издала какой-то невнятный звук, который должен был означать согласие.
Его дыхание становилось все более частым.
Мои руки явно действовали в отрыве от мозга (во всяком случае, мне бы хотелось так считать), потому что та Лили Эванс, которую я знаю вот уже семнадцать лет, никогда бы не запустила свои холодные лапки под свитер Джеймсу Поттеру.
Совсем не глубоко, честное слово!
— Ай, Эванс, ты как лягушонок… Почему такие холодные пальцы? — он не отстранился и, кажется, не удивился даже, только вздрогнул от холодного прикосновения.
Я, отчаянно покраснев, пролепетала что-то вроде «а ты перещупал все лягушачьи лапы, да?» или какую-то другую чушь, но руки не убрала. Ну если я правда замерзла в этой продуваемой всеми ветрами совятне!
Мы выждали пару минут.
А потом еще пару минут.
И еще минуточку.
— Ты что, дрожишь? — усмехнувшись, спросил Поттер. — Неужели все еще холодно?
Мне уже давно было не холодно, а вовсе даже наоборот. Собрав всю свою силу воли, или что там у меня вместо нее, я сказала:
— Надо идти, если мы не хотим здесь заночевать. А то вдруг у Полной Дамы очередной период обострения болезни «не впущать»…
— А мы разве не хотим? — вкрадчиво проговорил Поттер.
Я шарахнулась в сторону, чуть не свалив с постамента Сумасшедшего Алхимика. Мантия-невидимка соскользнула на пол, Поттер, беззлобно посмеиваясь, стал запихивать ее в карман.
Марш-бросок до портретного проема. Сонная Полная Дама пропустила нас безо всяких расспросов и, кажется, даже толком не проснувшись.
Я надеялась быстро проскользнуть в спальню, но не тут-то было.
В гостиной, забравшись с ногами на диван, целовались Сириус Блэк и одна из моих соседок по комнате, а мое любимое кресло у камина сегодня оккупировал Римус Люпин с толстым фолиантом на коленях. При виде нас с Поттером Римус оторвался от чтения, а Блэк и Джейн — друг от друга. Сириус одобрительно присвистнул, Римус попытался спрятать улыбку, загородившись книгой, а Джейн открывала и закрывала рот, как уже упоминавшиеся вуалехвосты, покинувшие сперва аквариум, а потом и этот жестокий мир.
За шесть лет я достаточно изучила Джейн и сейчас готова была поспорить на десять галеонов, что к утру вся школа будет знать, как Лили Эванс и Джеймс Поттер заявились в гостиную после отбоя, оба встрепанные и смущенные… Ну ладно, смущенная только я.
— Ну что, Сохатый, тебя можно поздравить? — ухмыляясь от уха до уха, осведомился Сириус.
— Мы просто отправляли письма, — сказал стоявший за моей спиной Поттер. Спорю на те же десять галеонов, что при этом он или подмигнул, или как-то еще дал понять друзьям, что распишет произошедшее во всех подробностях, как только за мной закроется дверь спальни.
— А-а… — протянул Сириус. — Хорошо, это можно и так называть. Джесси, дорогая, мы же с тобой как-нибудь пойдем отправлять письма?
— Я Джейн, — капризно поправила та, надув изрядно покрасневшие губы.
Ха, как будто Сириусу Блэку есть разница. Ему главное — отправлять письма, и Джейн об этом прекрасно осведомлена.
Римус с усмешкой покачал головой. Отложив книгу, он направил волшебную палочку на камин и тихо произнес заклинание. Огонь принялся пожирать дрова с утроенным энтузиазмом.
— Спокойной ночи всем, — сердито сказала я и побежала по ступенькам в спальню.

…Ей снилось, будто Джеймс Поттер держал истошно орущую Миссис Норрис, пока она привязывала к ее облезлому хвосту свое письмо Филчу. Потом Поттер со словами «сегодня сильный ветер, ну ничего, как-нибудь долетит» швырнул Миссис Норрис в окно совятни. Затем они, сидя на шее у Сумасшедшего Алхимика, бросались в гневно вопящего Филча шоколадными лягушками. При каждом верном попадании лягушка превращалась в настоящую и норовила залезть Филчу за шиворот. «А теперь представь, что чувствовал я, Эванс», — сказал Поттер, задумчиво наблюдая за подпрыгивающим и дергающимся Филчем, который грозился подвесить их за лодыжки в раздевалке слизеринской команды по квиддичу…

Проснулась я в холодном поту.