…Молчаливый поцелуй сорвался с твоих уст. Печальная слеза скользнула по бледной щеке Зачем отвергаешь. Зачем призываешь… …Печаль так беспощадна, а любовь так жестока. Возьми же обратно свои прикосновения, такие знакомые и все же чужие… Беспощадная, будто сама смерть… Ее глаза, словно бездонные глубины манят тебя к себе, но ты отворачиваешься, пряча вздох. Прости, я отвергаю. Прогони меня, я умоляю! Зачем ты веришь мне, ведь я солгу. Солгу, разбив твое сердце на тысячу кусочков. И все же она приходит, словно самая сладкая песня. И все же она смеешься, будто богиня с небес. Ты протягиваешь руку, забыв обо всех обидах и ошибках, а ведь это лишь начало. Зачем нам лгать… Зачем бежать все дальше в темноту? Затем, что это сладкая ложь, дарованная нам небесами… Резко вздрогнув, ты открываешь глаза. Все тот же класс, все же те лица. Господи, когда же все это прекратится, — думаешь ты. — Мисс Гренжер, будьте любезны… Твои серые глаза задумчиво скользнули к той, кого МакГонагалл подозвала к себе. Длинные вьющиеся волосы, блестящие карие глаза, легкая улыбка на губах. Черт бы ее побрал! Резко отвернувшись, ты вновь опускаешь глаза, задумчиво рассматривая свои руки. Длинные бледные пальцы с легкими ссадинами. Совсем еще свежими и слегка ноющими. — Мистер Малфой!…
Результаты поиска: любовь
Глава 1 — Ай! Папа, ты что, с ума сошел?! Драко безрезультатно дергал привязанными к столбикам кровати руками и ногами, пытаясь освободиться. Его безграничный шок и неверие в происходящее выдавало то, что он впервые с одиннадцати лет назвал Люциуса «папой», а не «отцом». Не отвечая, Малфой-старший снова прошелся широким ремнем из драконьей кожи по белоснежным ягодицам сына, оставляя на них багрово-синий след. — Отец! — испуганно воскликнул сын. — Ты что творишь?! Люциус никогда не применял к сыну физические методы наказания, считая их недостойными. Над своим неудовлетворительным поведением сыну предлагалось подумать, посидев часок в широком удобном кресле, а потом, когда он стал старше – проведя пару дней в своей комнате. Малфой-старший продолжал методично опускать ремень сначала на задницу, а потом, когда на ней уже не осталось ни одного живого места, и на спину Драко, не обращая внимания на крики и ругань сына, поминавшего ближайших родственников Морганы, Мордреда и Мерлина. Закончив экзекуцию, Люциус сел в кресло и, скрестив руки на груди, грозным голосом потребовал: — Ну, а теперь я хочу услышать причины твоего, позорящего весь род, поведения. — К-к-какого п-п-поведения? — вздрагивая от едва сдерживаемых рыданий, выговорил сын. — Какого поведения? — наклоняясь вперед и умудряясь прошипеть эту фразу, повторил слова…
Поначалу, когда меня только установили сюда, я радовалась тому, что доставляю удовольствие любующимся на меня прохожим. Они останавливались и глазели на мое тело, красивое лицо и длинные ресницы. В меня тыкали пальцами, восхищенно скользили взглядами, раскрывали рты в удивлении. Я упивалась своей красотой. Мне казалось, что я правлю миром и все события, происходящие среди людей, вертятся вокруг и около меня. Девушка стоит на витрине, красива, как на картине, Но это все – прах и тлен… Я очень долго стою здесь, с тех пор, как появилась в этом суетном мире. Позже, увидев жизнь в негативе, я забавлялась, наблюдая за поклонением людей красоте, за их судьбами, разворачивающимися перед моими глазами Внутри у неё нет сердца, Нет желёз Я очень многое видела на этой заполненной народом улице. Я могла бы жить их жизнью, записывая чужие эмоции живых людей в свой список прожитого. Она одна стоит на витрине Однажды я видела смерть человека. Старик переходил дорогу прямо напротив входа в магазин, и перед ним чуть не задавили бездомную больную собаку. Он, замахав руками, затормозил движение машин, подобрал шавку и на руках перенес через дорогу. Я видела, как он зашел в булочную и вышел из нее, неся в руках какой-то мякиш. Он положил это перед…
Пролог или монстр в шкафу. — Мам, а он больше не придет? — Не придет. — Значит, молитва помогла? — Конечно, — улыбается она и целует сына в лоб. – Спокойной ночи, маленький… Она встает и тихо, на цыпочках, идет к двери. — Спи, Ремус. – чуть слышно, практически шепотом говорит она. – Спи… Мама уходит, а Ремус остается один. Тихо было в детской комнате, только изредка гремел гром. Ремус ворочался и не мог уснуть. В воздухе еще витал мамин запах, и Реми вдыхал его и успокаивался. Перед ним снова встает родной образ мамы, такой доброй и ласковой, тихой, но очень смелой; он даже слышит ее красивый, успокаивающий голос, и Ремус засыпает. Но вскоре мальчик снова просыпается и не может уснуть. Он вскакивает с кровати и бежит к окну, где среди больших темных облаков одиноко и тоскливо, будто серебряный диск луны, светит фонарь. Его свет проникает в комнату, падая на поблекший стоптанный ковер, а мальчик опирается на подоконник и подолгу смотрит на улицу, провожая взглядом одиноких прохожих. Ветка изредка стучит в окно, и всякий раз от этого звука в душе Ремуса пробуждаются нотки беспокойства, словно спящий в нем волчонок вновь может вырваться наружу. И это его пугает. Именно из-за него,…